Дива - [56]

Шрифт
Интервал

— Ничего, мы снимем отдельную, — заявила она, укла­дываясь рядом с изяществом кулинара, водружающего вишенку на торт. — Ты как любишь, сразу или с прелю­дией? Я так уже готова.

— А ты картошку выкопала? — спросил Зарубин то, что первое пришло в голову, глядя на её руки.

Натаха прервала череду последовательности своих слов и действий — вопрос выбил из колеи.

— Нет ещё... Родичи садят гектар! Все голода боятся.

Он понимал, что говорит цинично, даже подло по от­ношению к женщине, но поделать с собой ничего не мог.

— Вот и садись на велик, крути педали и копай.

— Я тебе совсем не нравлюсь? — со скрытой слезой в голосе спросила Натаха после долгой паузы. — А мне показалось...

— Как женщина ты прекрасна, — кривясь от грубости своих слов, признался Зарубин. — Ты такая аппетитная, с удовольствием бы тебя трахнул. Но этого так мало...

Он знал: скажи в этой ситуации словами другими, оста­нешься непонятым.

— Нет, ты просто бесполый, как снежный человек. — Натаха съёжилась. —- И холодный... А может, ты гомо­сек?

Это уже был явный вызов, и никакие тут хитроспле­тения слов были не нужны. Зарубин прикрыл её одея­лом — подальше от соблазна.

— Сегодня я встретил женщину, — признался он. — Такую необыкновенную...

— Какую? — вполне миролюбиво спросила Натаха.

— Как парное молоко, — он вспомнил Фефелова.

— Дива Никитична, — сразу и точно определила она. — Всем приезжим головы кружит. И никому не даёт!

— Чего не даёт?

— Ничего не даёт!

Она обиженно попыхтела, затем полежала, съёжив­шись в комок, и осторожно подкатилась к боку. Прижа­лась, притиснулась — тело было ледяное, в пупырышках и не вызывало ярких сексуальных чувств.

— Я только погреюсь, — попросила она. — У тебя там и впрямь вода холодная. Знала бы — не полезла...

Зарубин купился на её дрожащий шёпот, обнял, при­жал к себе и в тот же миг понял, что сделал это зря: На­таха обвила, заплела, сострунила его руками и ногами.

— Не отдам тебя Диве, — зашептала, как лешачиха, куда-то в самое сердце. — Ты мне сразу понравился, ты мой. Я сама — дива лесная! Я молодая ведьма!..

Он запоздало осознал свою ошибку, но исправлять её теперь требовалось в полном соответствии с правила­ми лечащего врача или закоренелого холостяка: не на­вреди, но скажи правду. Если бы он почувствовал волну искренних чувств, вряд бы устоял, однако в самом нача­ле уловил фальшь не только в голосе; её телесный жар и трепет странным образом не возбуждали и не вызы­вали ответных чувств. Зато вздымалась волна сильнейшей плотской страсти, тем паче Натаха вздумала пока­зать, что всё умеет и погрузилась под одеяло. Зарубин едва успел взлететь с сексодрома, и в тот же миг на ули­це ударил хлёсткий выстрел, дружно заголосили собаки.

— Что это? — испугалась Натаха, отбрасывая одеяло.

— Это не судьба, — обречённо сказал он и натянул брюки.

А сам в тот миг подумал: с такой женщиной мож­но прожить всю жизнь, возможно, даже испытать мину­ты счастья. Но так он думал о каждой, что оказывалась в его постели, однако сорокалетнее воздержание от от­ношений брачных, супружеских, говорило о многом. Все, даже близкие друзья уверяли: об эгоизме. Он же по юно­шеской наивности всё ещё хотел влюбиться...

— Да ты тоже бесполый, как кукла! — вначале с остер­венением отозвалась Натаха. — И Дива Никитична твоя — ведьма! Успела присушить, гадина...

Зарубин от этого имени ощутил прилив тёплой, уми­ротворённой волны и чувство, будто после долгих ски­таний вернулся домой. Она это узрела и, будучи ночной кукушкой, отчаянно вздумала перекуковать дневную: принесла из ванной свои вещички и стала одеваться в его присутствии. И делала это, надо сказать, более из­ящно, чем раздевалась. И всё тут было предусмотрено у студентки Молочного института, даже старомодные, од­нако же не исчезающие из эротических фильмов чул­ки на подтяжках. Зарубин наблюдал за этим, своим ци­ничным умом комментировал про себя, а сам изнывал от плотской страсти, пока Натаха наконец не упаковала свои прелести в одежды.

— Что же мне делать? — невыносимо горестно для мужского сердца спросила она. — Так одиноко и беспро­светно...

— Крутить педали, — нарочито грубо сказал Зарубин, чтобы исторгнуть из себя остаточный дым сексуальных чувств. — Родители ждут.

— На улице темно, а у меня нет света, — виновато призналась она.

В это время ударил следующий выстрел, и послыша­лись голоса:

— Митроха сбежал!

— В реку прыгнул! Держи!..

Потом протяжно заревел сам медведь. Причём в сво­ей клетке. И там же раздался дикий хохот.

Зарубин выскочил на гульбище — Натаха не отстава­ла, держась за рукав, как испуганный подросток. По базе бегали егеря с карабинами, собаки, мельтешили лучи фонариков и только кукла, привязанная к дереву, стоя­ла неподвижно, скорбно уронив островерхую мохнатую голову: постепенно стравливался воздух. Весь переполох происходил в районе зверинца, по крайней мере, все бе­жали туда и там же горели прожектора.

Медвежий рёв и хохот ещё продолжались, когда За­рубин пришёл к зверинцу. Митроха сидел в своей клетке, а смеялся Борута, катаясь по решётчатому полу, рядом кого-то обливали водой, и весь народ, поднятый по тре­воге, суетился вдоль берега.


Еще от автора Сергей Трофимович Алексеев
Аз Бога ведаю!

Десятый век. Древняя Русь накануне исторического выбора: хранить верность языческим богам или принять христианство. В центре остросюжетного повествования судьба великого князя Святослава, своими победами над хазарами, греками и печенегами прославившего и приумножившего Русскую землю.


Сокровища Валькирии: Стоящий у Солнца

На стыке двух миров, на границе Запада и Востока высится горный хребет. Имя ему - Урал, что значит «Стоящий у солнца». Гуляет по Уралу Данила-мастер, ждет суженую, которая вырастет и придет в условленный день к заповедному камню, отмеченному знаком жизни. Сказка? Нет, не похоже. У профессора Русинова есть вопросы к Даниле-мастеру. И к Хозяйке Медной горы. С ними хотели бы пообщаться и серьезные шведские бизнесмены, и российские спецслужбы, и отставные кагэбэшники - все, кому хоть что-то известно о проектах расформированного сверхсекретного Института кладоискателей.


Рекомендуем почитать
С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.