Усилились цензурные требования. Участились судебные преследования за их нарушение, и немало людей оказалось в тюрьме. Ораторам запрещали, например, рассказывать о таких факторах, как угроза Австралии со стороны японских кораблей, крейсирующих у побережья Куинслэнда, или провокационные действия японцев против северных городов, а также о том, например, что японские военные суда, которые в начале войны должны были конвоировать наши транспорты с войсками, однажды вдруг исчезли за горизонтом, и транспорты могли стать жертвой любого военного корабля в Индийском океане.
Все эти факты приводились противниками мобилизации для того, чтобы обратить внимание на опасность, угрожавшую Австралии, и на необходимость лучше подготовиться к защите своей страны, вместо того чтобы проводить мобилизацию в заокеанские войска. О том, что в предвкушении благоприятного исхода нового референдума в Австралию уже ввозили рабочих с Мальты, которым предстояло заменить мобилизованных членов профсоюзов, также запрещалось упоминать.
С усилением цензурных строгостей росли возмущение и сопротивление народа. Хотя противников призыва жестоко преследовали, хотя их лишали залов для собраний и возможности выступать в печати, кампания против мобилизации приобретала все больший размах.
На этот раз у меня уже не было сомнений, на чьей я стороне, и потому я предложила свои услуги руководителям этой кампании. Первым моим заданием было выступить на уличном митинге. Весь мой опыт публичных выступлений сводился к единственной речи в защиту прав женщин на собрании «Лиги Примроуз» в Англии. И теперь мне даже дурно становилось при мысли, что придется выступать перед грубой уличной толпой и что я не смогу с достаточной убедительностью сформулировать свои доводы против мобилизации. Когда я собралась в тот день уходить из дому, мама стала заклинать меня не выступать против мобилизации.
— Алан сражается во Франции, — сказала она. — И это все равно что отказать ему в помощи.
Между нами разыгралась ужасная сцена, но никак не могла я поверить, что дело тут было в пополнениях для нашей армии. Ведь те, кто сражался сейчас в окопах, требовали, чтобы никто не смел посягать на права австралийского народа, пока они там сражаются. Редактор одной ежедневной газеты, которая выступала за мобилизацию и отказалась печатать мою статью, призывавшую сказать мобилизации «нет», говорил мне, что сын написал ему из Франции:
«Я, отец, когда вернусь, надену перчатки и задам тебе жару, если ты только будешь голосовать за мобилизацию».
Я же считала, что борьба идет за принципиальное право австралийского народа отказаться от принудительной мобилизации в заокеанские войска, и отстоять это право было существенно важно для будущего нашей страны и нашего народа.
В тот вечер, однако, мне выступать не пришлось. Собрание было сорвано шайкой хулиганов и пьяных солдат, они разнесли трибуну и разогнали ораторов. Мне посоветовали смешаться с толпой. Я так и сделала, втайне чувствуя облегчение. На другом уличном митинге мне пришлось выступать вместе с Иэрсменом. Текст моего выступления был проверен цензурой и исчеркан красными чернилами. Но мне удалось сказать все, что я хотела. Через несколько дней после этого у меня произошла поистине комическая встреча с главным цензором на обеде у одного из моих друзей.
— Значит, вы и есть та самая молодая леди, которая нарушает цензурные требования, — сказал он и предупредил, чтобы я не делала этого.
Поскольку я не была особенно красноречива, меня больше не просили выступать на митингах. К тому времени раздалось уже немало мощных голосов в нашу пользу и в борьбу включились многие известные люди, которые хотели и умели со всей наглядностью вскрыть причины, побуждавшие федеральное правительство навязывать народу этот чрезвычайный закон. На многочисленных собраниях слышались теперь одобрительные крики. А шайкам наемных бандитов противостояла стойкая масса слушателей, защищавшая и трибуну и ораторов. Было ясно, что, несмотря на все препятствия — невозможность использовать прессу, недостаток залов для собраний, строгую цензуру, угрозы, преследования, тюремные заключения, — несмотря на все это, движение протеста против мобилизации все шире охватывает Австралию.
Когда второй референдум провалился, Фрэнк Уилмот написал в своем «Зеленом пятне»:
Австралия ответила за павших
Болванам на вопрос их пустяковый,
Тиранам, в ярости о власти возмечтавшим,
Ответила — и пали в прах оковы.
В глазах запавших Правды счастья блики:
Средь грязи и лишений ей дано
Увидеть на земли усталом лике
Одно зеленое пятно.
Мама была удивлена, когда наш друг Джонни Коннел (это он передал впоследствии свою коллекцию картин, фарфора и серебра Национальной галерее), мнением которого она дорожила, сказал ей, что голосовал против мобилизации.
— Джонни говорит, что ты поступила правильно, милочка, — сказала она сокрушенно. — Прости, что я так донимала тебя.
Такой вот она была, бесхитростной и любящей, моя бедная мамочка. Иногда, доведенная до отчаяния моим своенравием, она восклицала:
— О, Катти, ты — это «род змеиный», и откуда только у меня такая дочь?