Дитя да Винчи - [63]

Именно Морис поведал мне о том, что ручной труд не всегда безопасен, приведя пример ремесленника, изготовившего в XVI веке зеркало в комнате Леонардо: бедняга умер, отравившись испарениями ртути и олова. Когда же я указал ему на мертвую рыбину, движущуюся по поверхности пруда, он с легкостью решил эту задачку:

— Черепаха поймала рыбу и передвигается, держа ее в зубах.

Несколькими минутами позже на поверхности пруда появилась голова огромной выдры, я указал на нее моему спутнику. Даже не повернув головы и не взглянув в ту сторону, он ответил:

— Это не выдра, мой мальчик, это голова монаха в капюшоне.

Как и большинство жителей Турени, Солони и Бренн Морис боялся зловредного действия мертвой воды и, как все не городские люди, пользовался услугами знахарей и колдунов, с помощью кабалистических знаков или наложением рук заговаривающих лихорадку, опоясывающий лишай, успокаивающих бьющихся в конвульсиях. Он рассказал мне об уцелевших в глубинке старинных традициях: в Турени по пути следования новобрачных украшали дома еловыми веточками с бантами, невеста должна была весь день носить в туфельке монетку, которую молодые люди незаметно ей подкладывали.

Главным врагом Мориса был холод. Леонардо тоже, приехав во Францию, страдал от очень низких температур, которые наблюдались зимой 1516 года, в силу своей необычной суровости ставшей легендарной: Луара покрылась льдом, голодные волки бродили вокруг замка Клу. До этого Леонардо останавливался в Плесси-ле-Тур, замке, сложенном из кирпича и камня, с восьмиугольной башней, напоминающей дом, приготовленный для него в королевском городе Амбуаз. Будучи проездом в Туре, Тосканец надолго задержался перед главным городским собором. По суровости с зимой 1516 года могла сравниться лишь зима 1917 года: Морис помнил, как на реке сталкивались ледяные глыбы, рискуя снести каменные опоры моста.

Зима 1962 года тоже была не из теплых. Я заболел, а поскольку мои родители были в отъезде, заботу обо мне принял на себя Морис. Тогда-то я и разглядел, до чего он похож на тех гротескных персонажей, которых рисовал Леонардо. Как-то у меня был жар, он принес мне суп из лука-порея, и я, глядя на горячую жидкость с плавающими в ней подозрительными кусками какой-то слизистой дряни, вдруг ни с того ни с сего подумал: «А не наплевал ли наш повар-астматик в суп?», — и все водил ложкой по желтоватой жиже, к которой свелся мой ужин. Морис в большом голубом фартуке стоял перед моей постелью и, казалось, смотрел на меня, но не видел. Ждал ли он, что я заговорю с ним, раз уж мы остались один на один? Я поинтересовался, какое блюдо ценилось более других в эпоху Возрождения. Оказалось, при Франциске I особо изысканным блюдом считался павлин. А еще он сообщил мне, что в ту эпоху тюльпаны, чеснок и лук-порей росли среди виноградных лоз на склонах Вувре. Войдя в роль сиделки при больном, он принялся очищать воздух в моей комнате, как это делалось в стародавние времена: с помощью паров можжевельника. Однако болезнь — болезнью, но никто не освобождал меня от школьных заданий. И потому я подумал: отчего бы не воспользоваться знаниями садовника по естественнонаучным предметам и географии, которые я еще не сдал?» Что касается лилии — королевского цветка — или роли росы в жизни растений, тут равных Морису не было. С интересом слушал я рассказ о том, как благодаря сокодвижению растут деревья. Вообще Морис был способен на все: анализировать, как устроены гортань соловья, клюв зеленого дятла или крокодильи челюсти. При этом он не стеснялся называть все своими именами, и кое-какие из его описаний были способны начисто лишить аппетита собравшихся за столом домочадцев, как, например, вот это: «Чтобы вскрыть глаз, нужно поместить глазное яблоко в яичный белок». Он хорошо знал растения, их свойства, а также когда в Турень были впервые завезены те или иные фрукты и овощи или, к примеру, орехи, артишоки и дыни, появившиеся во Франции тогда же, когда туда переселился да Винчи, или чуть загодя, с лучшими итальянскими садовниками, такими, как Дон Пачелло, ставший его соседом. Но в чем с Морисом точно никто не мог сравниться, так это в перечислении благодеяний, коими одаривает нас природа: кора вяза оказывает заживляющее действие, его листья излечивают от «меланхолии», а корень способствует росту волос; кора бука оказывает антисептическое, вяжущее, жаропонижающее действие и так далее.

— Предание гласит: первая книга была изготовлена из тонких листьев бука, — подмигнув мне, сообщил он.

По совету одной врачевательницы он составил питье от бессонницы из ладана, кедровой и лавровой лаванды и подавал его непременно со свечой зеленого цвета. Вообще же лаванду для медицины открыла Хильдегард де Бенжен.

Были свои секреты и у Матюрины, поварихи Леонардо, бойкой на язык. Были они и у Мориса. У меня возникло подозрение, что его излюбленным растением был обыкновенный репчатый лук. Он был неиссякаем на похвалы этому круглому овощу, незаменимому при многих болезнях: цинге, гангрене, укусах, ранах в ротовой полости. Лук оказывает возбуждающее действие, мочегонное и способствует похуданию. Я также внес свою лепту в перечисление полезных качеств лука, повторив услышанное от шотландца: лук используется антикварами, чтобы чистить полотна. Вскоре дело дошло и до артишока, причисленного к овощам лишь в XV веке и все еще считавшегося роскошью в XVI веке. Его засахаренные стебли были признаны мощным возбуждающим средством. А вот салат-латук известен со времен глубокой античности — из него изготавливали масло, он обладает седативными свойствами. Дикий цикорий тоже был хоть куда и даже использовался для привораживания любимого.