Дитя да Винчи - [61]

— Уж наверное, у такого гения, изобретателя, инженера, постановщика празднеств в запасе не одно развлечение, — сочла своим долгом пояснить Мадмуазель Вот.

Чтобы войти через низкую дверь в сложенную из кирпича голубятню, нужно было нагнуться, внутри же хватало места, чтобы выпрямиться во весь рост. В полутьме я узнал дожидавшегося нас Мориса. Поскольку я всегда его видел только в хлопотах по хозяйству либо в саду, мне и в голову не приходило, что он способен употребить свое свободное время на что-то иное.

— Садись на этот камень, — обратилась ко мне Мадмуазель Вот, — и попытайся понять правила игры. Морис будет произносить похожие на притчи фразы Леонардо, а мы должны в нескольких словах передать их смысл. Заодно научишься быть лаконичным. Да будет тебе известно: краткость — сестра таланта.

Дело близилось к вечеру, Морис зажег огромную свечу, установленную в центре гигантского железного канделябра, но разобрать выражение его лица все равно было трудно. А вот голос его меня поразил: обычно он задыхался, поскольку его мучила астма, а тут вдруг все как рукой сняло, и ни тоном, ни тембром он не напоминал прежнего голоса Мориса.

— Люди выйдут из могил превращенными в домашних птиц, станут нападать на других людей и отбирать у них пищу, похищая ее со столов и даже из рук, — произнес он.

За этим необычным заявлением последовало молчание. Затем голос старой девы изрек:

— Мухи.

И снова заговорил Морис:

— Увидим, как деревья теряют листву, а реки останавливаются.

— Зима, — подумав, бросила Мадмуазель Вот.

Игра пошла живее. Паузы между вопросом и ответом сократились. Голос Мориса был по-прежнему неузнаваем, но ум Леонардо сквозил в его словах, загадочно посверкивая.

— Много будет таких, что заживо снимут кожу со своей матери и вывернут ее наизнанку.

На этот раз Мадмуазель Вот обернулась ко мне:

— Теперь твоя очередь, ты, наверняка, догадался.

Я совершенно потерялся, как это бывает в школе, когда стоишь у доски. «Снять кожу с матери и вывернуть ее…» и вдруг меня осенило.

— Крестьяне, — ответил я.

Прекрасный голос, исходящий оттуда, где сидел Морис, такой мелодичный, полнозвучный, сильный и нежный в одно и то же время, проговорил:

— Неплохо. Но я бы скорее сказал: работники на земле.

Оказавшись в волшебном круге игры, я пришел в крайнее возбуждение, мой ум заработал с удвоенной силой.

— А какая следующая загадка? — с нетерпением спросил я.

Морис сидел, наклонившись вперед, переплетя пальцы рук, прикрыв веки, глядя только на свои сабо. Но голос его был нездешним и принадлежал не ему.

— Люди сильно побьют того, кому обязаны жизнью.

Мадмуазель Вот снова оказалась на высоте и, чеканя слова, с замечательным спокойствием произнесла:

— Будут молотить пшеницу.

И тут меня осенило: Морис подобрал те из притч Леонардо, которые были по нраву ему самому, то есть по большей части имеющие отношение к крестьянскому труду, значит, и ответы нужно искать в той же области.

— Мы увидим землю вверх тормашками, она вернется к противоположному полушарию, и обнаружатся логова диких животных.

Не без некоторого удивления услышал я свой собственный ответ:

— Возделанная земля.

— Леса породят детей, которые станут причиной их смерти.

Это было мне не под силу. «Что за дети такие?»

— Ручка топора лесоруба, — с завидным спокойствием изрекла старая дева.

— Кожи животных вызовут крики и ругательства, — продолжал чудесный голос.

Это был голос мудреца, кого-то очень большого, великолепно сложенного, статного, с длинными волосами, а вовсе не Мориса.

— Мячи.

На этот раз я даже не понял, кто из нас троих ответил. Может, к нам пробрался кто-то четвертый? Не садовник ли это, враг Мориса, с именем, как у рыбы?

— Мы увидим, как Фортуна заставляет быстро двигаться кости мертвых.

— Игральные кости! — победно вскричала моя престарелая подруга.

— Будьте внимательны, следующая фраза, на мой взгляд, самая трудная, — предупредил Морис.

Когда он произнес ее, у меня не осталось сомнений: голос шел свыше.

— Разногласие станет причиной крепкого союза.

Трое — или четверо? — присутствующих замерли в ожидании. То была самая трудная загадка всех времен. Имелось столько возможных ее толкований. Мне пришел в голову развод, путешествия, время, разделяющее смертных и в конце концов их объединяющее, но я был новичок и, как в игре со стре́лками, меня опередила Мадмуазель Вот.

— Тростниковый гребень.

— Может, сделаем перерыв? — предложил Морис и добавил: — Ребенку, мне кажется, трудно.

— Нет, Морис, поверьте ему и увидите: он сможет одолеть ступени, и, повернувшись ко мне, Мадмуазель Вот подбодрила меня следующими, почти невразумительными словами: — Теперь, когда ты обладаешь знаниями, говори согласно им.

— Раз так, продолжим, — с заметным удовольствием произнес Морис. — Ветер, сближающий кожи животных, заставит людей скакать.

На сей раз объяснение дал четвертый, незаметно внедрившийся в наш кружок, причем сделано оно было с акцентом, из чего я заключил: в наших рядах прибыло, с нами шотландец.

— Волынка, под которую пляшут.

К моему величайшему изумлению, появление непрошеного гостя ничуть не смутило ни повара-садовника, ни старую деву, быстрота ума которой могла быть оценена в девятнадцать по двадцатибальной системе.