Дитя да Винчи - [50]

, вы, чьи первые стихи вышли в 1515 году, должно быть, узнаете брата, он всегда действует через посредников. Франсуаза — так звали девушку, — ответила ему, что в замке много женщин куда прекраснее нее и что она — девушка порядочная. Однако это ничуть не умалило пыла моего брата. Он преследовал ее, во время мессы не спускал с нее глаз и проявил такую настойчивость, что в конце концов она поменяла церковь.

Так вот, вы узнаете все о своем государе, который считает вас своим другом. Будущий король вновь прибег к услугам третьего лица, чтобы уговорить красотку. Это был его эконом, женившийся на старшей сестре Франсуазы. Франциск явился верхом к дому своего сообщника, стоящему на главной площади Амбуаза, и свалился с лошади в грязь. Затем попросил впустить его в дом переменить одежду. Оказавшись в доме, разделся и лег в постель, после чего велел позвать девушку, которая явилась, вся дрожа. «Неужто вы считаете меня дурным человеком, способным съесть женщину одним лишь взором?» — спросил он и признался в уловке. Затем попробовал обнять ее, но Франсуаза сопротивлялась и отвечала: «С чего бы вам интересоваться мною? Оттого ли, что вы не смеете подступиться к придворным барышням? Или думаете, что скромность моего положения дает вам какие-то права?» Кончилось тем, что брат покинул дом своего эконома, проникшись небывалым уважением к девушке. Кто-то подсказал ему подарить Франсуазе кругленькую сумму денег, но будущий король зависел от нашей матушки и собственных денег не имел. И все же он занял пятьсот экю и послал их Франсуазе, но она отказалась принять их. Юному герцогу Ангулемскому пришлось капитулировать, больше он ее не осаждал и всю жизнь относился к ней с почтением.

Наступило молчание. Король любил трапезничать в обществе Клемана Маро, получая удовольствие от бесед с ним. В присутствии великих мира сего, нужно думать, что говоришь. Все искусство придворного состоит в том, чтобы высказаться начистоту, сохранив при этом дистанцию и должное уважение.

— Сударыня, секрет счастья в том, чтобы уметь желать еще больше то, чем уже владеешь, так в настоящее мгновение я наслаждаюсь удовольствием беседовать с вами и не строю каких-либо химерических планов на будущее, настолько дорожу минутами, которые провожу в вашем обществе. Придет время, и я буду сожалеть об этом мгновении, вашей красоте и полной приключений юности короля, вашего брата. И тут с уст Клемана Маро сорвались стихи:

Встарь, было время, так любовь царила —

Без изысков, с отрочества и до могилы.

И ныне, чтоб зажечь во мне любовный пыл,

Мне подавай, чтоб вновь везде царил

Тот дух, что оживлял людскую кровь, —

Как встарь. Тогда цвети любовь.[90]

Славное старое время в этот день приняло облик женщины лет тридцати пяти очень приятной наружности. Она такая, как на портрете — с маленьким песиком на руках, предположительно работы Клуэ. Лицо ее поразительно похоже на лицо брата — Франциска I: большой лоб, брови вразлет, глаза широко расставлены, красивый разрез глаз цвета замутненной воды, каре-зеленых. Она в темном платье с кружевами вокруг шеи и у запястий, в накидке бежевого меха, придающего достоинство всему ее облику. Безмятежное выражение лица, умный взгляд — она и впрямь такова, как описал ее Клеман Маро: «Женское тело, мужское сердце, ангельская голова».

Я терпеливо ждал, когда последует очередная реплика, ведь трудно было себе представить, чтобы такая поэтесса, как Маргарита де Валуа не ответила в стихах своему собрату по перу. Так она и сделала. Ее музыкальный голос пропел строфу из «Большого диалога в форме ночного видения». Стоя в камине, я услышал изысканное:

В том беда человеческой доли, наверно!

Чем больше имеешь, тем более нищ ты.

Кто гол как сокол, тот владеет вселенной.[91]

Глава 33 ИНФАНТА И ШЛЮЗ

Речка Амасс служила границей нашего имения, дальше начинался необычный мир. Там находился заброшенный завод, где во время Имперских войн производили клинки; затем он превратился в фабрику шерстяных изделий, в том числе теплых портпледов для путешественников всей Европы, вынужденных совершать длительные переезды в дорожных каретах по пыли и холоду. В 1936 году здесь было налажено производство фотографических пластинок с чувствительной эмульсией, в состав которой вошло хлористое серебро. И которая обладала способностью поляризации изображения. Это открытие принадлежит Нисефору Ньепсу[92], причем он смастерил макет Camera obscura по подобию Леонардовой. Промышленный комплекс, расположенный на подступах к историческому памятнику и парку, разбитому на английский манер, стоял посреди поля и как бы свидетельствовал: ничего не попишешь, времена изменились.

Вид этого мрачного гиганта с высокой кирпичной трубой, и будил в душе тревогу. Фасад мануфактуры, обращенный к реке, был застеклен. Для нас это было раз и навсегда запретное место. Даже попытаться пробраться туда расценивалось как отчаянный шаг. Для этого нужно было по шаткому сгнившему мосточку перейти Амасс. Река в этом месте была перегорожена, доступ к шлюзу закрыт железной решеткой с обращенными вверх остриями. Повсюду чувствовалась опасность. Однако это враждебное пространство могло испугать кого угодно, только не нас, ведь изобретения Леонардо были в чем-то сродни ему. Что бы то ни было — турбины, подвесные мосты, блиндажи, колесные механизмы — их движущей силой у Леонардо всегда была вода. Всепроникающей, всесильной воде не было равных ни в жизни ни в смерти, ни в созидании, ни в уничтожении. Леонардо изобрел все: от огнестрельного оружия, заряжаемого через казенную часть, до ткацкого станка, от печатной машины до пожарной лестницы. Его всегда интересовало, как происходит движение, и потому он сбрасывал с башни предметы, имеющие различный вес, чтобы узнать, с какой скоростью они падают. Для него это было опытом, а не так, как для нас — игрой. То были детские годы науки.