Дискотека. Книга 2 - [27]

— Отстань, Андрос, заколебал!

Ленка поздоровалась и встала рядом, осматривая собравшихся одноклассников. Звонок уже был, и чего стоят в коридоре?

— А чего стоите? Все тут?

Олеся пожала прямыми мальчишескими плечами. Отвела локоть и пихнула Саньку в ребра. Тот схватился за бок и грохнулся на колени, прижимая руку к груди. Сказал снизу:

— Все пропустила, Каток. А нет, не все, щас вторая серия кина будет.

— Валечка нас бросает, — сообщила Олеся, встряхивая завитыми соломенными кудрями. Мизинцем поправила накрашенные ресницы.

— Ей работу предложили, в горкоме, так что гуд бай беби наша классная руководительница.

— Ничего себе! — Ленка вспомнила Семачкины пророчества, — так мы же выпускной. И как теперь? А ей совсем наплевать на нас, выходит?

— Она классный час собрала, ну стала что-то там рассказывать, и тут хоба ее вызвали, с документами там уже что-то. Так что прискакала химоза и весь урок нам ездила по ушам с повторением материала. Чисто время потянуть. Вот ждем. Валечка вроде придет, закончить. А вон идет.

Классная приближалась, на бледном лице пятнами цвел румянец, и локти резко дергались при каждом шаге. Пройдя мимо суровых подопечных, опустила глаза, теребя связку ключей, вытащенную из кримпленового кармана.

В кабинете все молча расселись и уставились на нее обвиняюще. Классная смешалась, становясь перед партами, потянула за рукав приведенную с собой практикантку — учительницу истории. Та, слегка упираясь, встала рядом, испуганно моргая светлыми невидными ресничками на небольшом круглом лице. Поправила толстую рыжеватую косу и тут же убрала руки, пряча за спину — они у нее заметно дрожали. Ленке стало ее жалко и она увидела класс глазами испуганной девушки, возрастом, как сестра Светка. Тридцать пять парней и девиц, вполне взрослых, и настроенных явно не благожелательно.

— Вот, — сказала классная и прокашлялась, — прошу, как там, любить. Маргарита Тимофеевна доведет вас до выпускных и… в общем, вот так.

Класс зловеще молчал.

— Угу, — издевательски сказал Санька Андросов.

Валечка вскинулась, отыскивая его глазами:

— Так. Андросов. Сейчас отправишься к директору…

— Угу, — не согласился Санька, вытягивая в проход ногу в старом ботинке, — а не имеете права. Вы нам уже никто.

— Я… — бывшая классная замолчала.

После паузы Санька спросил задушевно:

— А скажите, Валентина Георгиевна, вы почему нас бросаете? Всего осталось три месяца, чо, подождать было в падлу?

— Андросов, — беспомощно воззвала Валечка, всем корпусом поворачиваясь к Маргарите. Та задрожала уже не только руками, но и губами.

По классу пронесся одобрительный ропот.

— Да, — шелестели негромкие слова в одном углу, и в другом.

— Ага, точно.

— Почему?

— Расскажите, а?

— Санька прав.

Ленка тоже кивнула, молча. Ей было жалко Маргошу, на которую свалилось внезапное классное руководство над самым отчаянным и раздолбайским классом среди трех десятых. И обидно за всех этих раздолбаев, потому что даже при равнодушной Валечке и при не сильно теплых, вроде бы, отношениях между одноклассниками, в самые жесткие моменты они как-то оказывались вместе, будто оно происходило само по себе. Так было, когда хоронили угасшего от водки отца отличника Славы Перепича, который так и не оправился после смерти жены. Всем классом тогда пришли в замызганную Славкину квартиру и отдраили ее до блеска, Олеся бегала в похоронное бюро вместе с бледным как смерть Славкой, а Ленка с девочками резали салаты и обходили соседей, собирая деньги на венок.

Так было, когда вдруг с подачи того же шального Андроса, решили порадовать заболевшего военрука и легко победили на дурацком слете строевой песни — поставили на уши всю трибуну, пройдя через площадь с диким уханьем и посвистом, орали марши так, что у Ленки потом неделю горло саднило.

А еще каждый май именно их класс собирался на маевки, на второе мая и на девятое, уходя в дальние степи на Азовское побережье и возвращаясь к вечеру. Уставшие, слегка еще хмельные, но все живые и здоровые, с букетами тюльпанов, исцарапанными в боярышнике локтями и с красными от первого солнца носами. Все это происходило совершенно отдельно от школьных планов и отчетов, и от классной Валечки тоже, без чьих-то инициатив и команд. И Ленка иногда думала, наверное, самое ценное — то, что случается само, без пинков и приказов.

Но, сидя среди суровых одноклассников, одновременно понимала, они все немного играют в обиду. Наверное, потому что всегда и постоянно взрослые были правы, так полагалось, а они — раздолбаи, всегда виноваты. И вдруг наоборот — можно обидеться на Валечку с полным правом. Сидят теперь, обижаются… А Маргошу бедную жалко.

Маргошу стало жалко и Саньке Андросову тоже. Он встал, опершись ладонями и нависая над партой широкими плечами:

— Добро пожаловать, Маргарита Львовна, ой простите, Тимофеевна…

— Лев Маргаритыч, — внятно прошептал кто-то, и Маргоша отчаянно покраснела.

— Будьте, как дома, — продолжал разливаться Санька, — с нами хорошо, весело, вот увидите.

— Андросов! — в отчаянии завопила Валечка, приходя в себя, — да ты что творишь? Я все еще и ты именно к директору сейчас! Со мной!