Динарская бабочка - [53]
— Ты что, с ума сошел? — удивленно спрашивает Антонио, отрывая глаза от газеты. — Сколько можно говорить об этой несчастной? Пошли ей открытку, и дело с концом. Да кто о ней вспоминал? Мы даже не знаем точно ее имени!
— Не знаем ее имени! — возмущаюсь я. — Уверяю тебя, Антонио, я решительно все помню. Единственное, что меня смущает, так это история с кошкой. А в остальном я все помню и все понимаю, включая то, о чем Анактория-Анастасия умолчала сегодня и тогда. Подумай об известиях, которые не могли не дойти до нее, когда мы подчинились шайке воров после той войны. Подумай о трезвой оценке событий, происходивших за тысячу миль, что, вероятно, было непросто, если прибавить к расстоянию пропаганду с ее bourrage de crânes[172]. Анактория не лебезила перед Его превосходительством, ей было наплевать на него, я хорошо помню. И, вместе с тем, Антонио, в отличие от своих товарок, поставленных сторожить затерянную в лесу овчарню, она не разделяла политического негодования любовников — за неимением таковых. Она была олицетворением чистоты и справедливости, нам бы следовало понять это раньше. Она думала своей головой, как я… тебе до нее далеко.
Антонио встает, зевая и потягиваясь. На песок падает несколько тяжелых капель, и от ветра темнеет резеда в пиниевой рощице. Последние отдыхающие торопятся укрыться на террасе пансиона Хунгера, где наблюдается беготня хлопотливых служанок. Пляжный смотритель спешит закрыть и убрать немногие оставшиеся открытыми зонты. Я не слышал колокола, но, должно быть, уже больше часа.
— Для тебя всегда все слишком поздно, — говорит Антонио. — Но ты имеешь возможность отвлечься от твоей Аттаназии. Не пора ли пойти и посмотреть, по-прежнему ли кухня гостиницы достойна своего громкого имени?
В ЭДИНБУРГЕ
В Эдинбурге, где главные площади имеют форму молодой луны и само слово «площадь» (крезент) означает молодую луну, высится многоугольная церковь, обвитая надписью, значительно более длинной, чем те, что украшали стены в наших деревнях еще два года назад. Эта бесконечная, переходящая с одной стены на другую надпись, читая которую приходится задирать голову, не прославляет ни земных вождей, ни величие нашего бренного мира. Спиралевидная строка с ее мудрыми опущениями и отрицаниями, начертанная золотыми буквами, а быть может, составленная из камней мозаики (кто это помнит?), говорит забывчивому прохожему, где нет Небесного Вождя, где бессмысленно искать его… God is not where, Бог не там, где… — и читающему приходится сделать несколько шагов, чтобы оказаться перед другой стороной многоугольника: God is not where… и все места, где жизнь представляется легкой, приятной и человечной и где на самом деле Бог мог бы находиться или где можно было бы его искать, перечисляются одно за другим, верные повторяющемуся напоминанию: Бог не здесь, и не здесь, и не здесь…
Однажды летним днем мне довелось долго кружить вдоль этого тугого мотка, постоянно возвращаясь на прежнее место, отчего у меня закружилась голова, и с горечью в сердце задавая себе без конца один и тот же вопрос: «Но где же он тогда, где же, где он?».
Допускаю, что я задал себе этот вопрос вслух, потому что джентльмен, пересекавший в этот момент «молодую луну» и оказавшийся, как я узнал позже, отставным полковником шотландских горцев, остановился рядом и решительно опроверг возможность найти решение проблемы в этих священных стенах и на них, будь то в письменном или в любом другом виде.
— Бог не здесь, сэр, — сказал он с серьезным видом человека сведущего и, вынув из кармана Библию, стал читать мне отдельные места. Рядом начали останавливаться другие люди: сперва несколько женщин и два-три рабочих, потом круг вырос, один из присутствующих тоже извлек из кармана Библию и в свою очередь принялся читать вслух, демонстрируя намерение самым решительным образом опровергнуть утверждение предшествующего оратора. Вскоре кружков было уже три или четыре, у каждого — свой дирижер, импровизированный судья, который предоставлял или лишал слова, подытоживал про и контра различных доводов, беря на себя неблагодарную, возможно, роль миротворца и посредника. Пресвитерианцы, строго соблюдающие все обряды, или далекие от фанатизма армянские католики, баптисты, методисты, дарбисты
