Разговаривая, Никола машинально погонял ослика, и уютный поселок, поднимающийся на холм ступенями, быстро приближался. Мимо мелькали одинаковые низкорослые деревья, и солнце над горизонтом казалось неподвижным. Я бросил на землю потухший окурок.
— Не хочешь ли ты сказать, — спросил я, покрываясь потом, — что и мне придется задержаться в этом вашем Лимито?
— Конечно. По крайней мере, на некоторое время. Впрочем, все будет зависеть от Фрэда. Бедный Фрэд, как ты знаешь, ничего не мог поделать со своей ревностью и страшно завидовал тебе. Вообще-то, он хороший парень, но к этой жизни вряд ли приспособлен. С другой стороны, для тебя не секрет, как он сюда попал: после драки с какими-то пьяницами. Но и здесь он не мог забыть Джованну. Когда мы увидели ее в фильме запертой вместе с Джеком в опломбированном вагоне, Фрэд закричал, как безумный. Он решил, что встретит их один. Дружбой с ними я обязан моему знакомству с тобой. Они расстроятся, когда узнают, что я поехал встречать тебя, а их не взял. У работников отдела приема есть то преимущество, что они имеют доступ к тысячам личных дел, снятых на кинопленку. Вечером, если хочешь, можем прокрутить часть твоего ролика. Выберем несколько невинных эпизодов — таких, чтобы не бросали тень… на Фрэда. Лично я к подобным вещам отношусь спокойно, к вашей компании я присоединился последним, хотя сюда попал раньше вас всех. А Джек, он такой добрый… такой терпимый.
Я съежился на сидении. Галиффа ластилась, лизала мне руки, ослик прядал длинными ушами при каждом ударе кнута.
— Никола. — выдавил я из себя.
Мы повернули на дорогу, обсаженную деревьями, похожими на конские каштаны, в конце которой несколько ослепительно белых зданий замыкали сельский пейзаж.
— Слушаю тебя, — отозвался Никола и весело щелкнул в воздухе кнутом.
— А нельзя ли отложить это дело, я хочу сказать, эту встречу? Надеюсь, ты поймешь, для меня это был пройденный этап. Я столько лет мучительно гнал от себя мысли об этих… друзьях, удивляюсь, что не сошел при этом с ума, судьба пощадила меня, я ничего не знал про опломбированный вагон. И вот ты… Нет, нет, это уж слишком, слишком… Я хотел, чтобы в моей жизни было что-то законченное, понимаешь? что-то вечное в силу своей законченности. Я не могу начинать сначала, Никола, отвези меня к моей матери… если она здесь.
— Возможность связи с Зоной Три появится у тебя позже. В последнее время о твоей матери приходили хорошие вести. Должен, правда, сказать, что у всех там совсем плохо с памятью. Оставайся с нами: каких-нибудь тридцать-сорок лет, и ты привыкнешь. Видишь, я не меняюсь, по-прежнему молодой?
Пиноккьетто остановился перед зданием, в первом этаже которого было открыто окно, из него доносился тихий стук бесшумной портативной машинки. Никола спрыгнул на землю и подал мне руку. Галиффа блаженно спала у меня на руках.
— Это она, — шепнул Никола. — Сверхурочные для нее привычное дело. Идем, не бойся, она не изменилась. Забыть легче всего. Привыкай жить, как мы… те, кто оказался здесь раньше тебя.
Желтая карточка, обнаруженная мной сегодня утром на песке, в том месте, где я обычно загораю, лежала рядом с газетами и топчаном, в нескольких метрах от зонтов пансиона Хунгера, извещая меня, что на мой флорентийский адрес пришла посылка из США. Если я не получу ее до 28-го числа, предупреждало извещение, она будет передана в пользу Красного Креста. Посылка от кого? И точно ли на мое имя? Законные сомнения развеяло письмо оттуда же, из-за океана, и также пересланное сюда из Флоренции. Некая мисс Бронзетти помнит меня и решила отправить мне какао, сахар и другие деликатесы; она надеется получить от меня хорошие известия и шлет мне привет; она помнит терпение, с каким я относился к выходкам ее кота, воровавшего мясо в мясной лавке на первом этаже моего дома. Следуют другие любезности, заверение в готовности прислать еще посылки и в конце инициалы: А. Б. «„А. Б.“ — повторяю я про себя. — Ну конечно, а кто же еще? Ее звали то ли Анналена, то ли Аннаджильда, то ли Анналия».
Я обращаюсь за помощью к Антонио, который возвращается к своему шезлонгу, оставляя на песке следы голых ног. Должно быть, это он услышал свисток почтальона на велосипеде, вышел к нему и потом оставил на моем месте мою часть почты. Я рассчитываю на него, ведь он знает почти всех моих знакомых последних лет.
— Анактория или Аннабелла, — говорит он. — Прекрасно ее помню. Она жила недалеко от площади Сан-Джервазио. Родом из Верчелли, откуда-то из тех краев, она преподавала в колледже в Висконсине или Вермонте, но тогда взяла творческий отпуск и проводила зиму во Флоренции.
Мозг озаряет молния — настоящая молния в темноте. Как сейчас, вижу дешевый квартал, аккуратную квартирку старой девы, увешанную грошовыми эстампами и олеографиями — здесь Венера Боттичелли, фреска Мазаччо из церкви Санта Мария дель Кармине[163], ангелы Гоццоли[164] — и много книг, роскошные издания и издания для передвижных библиотек, бесчеловечные, пугающие меня уже своими заглавиями: «Misunderstood», «Kidnapped», «Upstarts» [165]… и рядом наши классики в цветистых обложках, Ренессанс для иностранцев, карнавальные песни и, кажется, английский томик Данте с параллельным текстом, а также сборник лауд
