Дикая кровь - [63]

— Ваш Алтын лучше бы не шел к киргизам, а попросил бы Москву выдать ему его племянника…

— Но чтобы выдать мятежного тайшу, его надобно победить, взять в плен. Где найдут русские такую силу? — пряча лукавые глаза, сказал Дага.

В юрту осторожно, как побаивающаяся хозяина собака, заглянул Мунгат. Шанда взглядом позвал его, вдвоем они быстро разлили пузырящийся густой айран по чашкам и услужливо преподнесли послам. Отхлебнув глоток резкого, бьющего в нос любимого напитка кочевников, Степанко продолжал, не давая опомниться монголу:

— Зачем киргизским князцам и их людям всяческий разор чините? Или забыл Алтын, что они есть государевы холопы на все времена?

— Они наши извеку и всегда нам дань платили, что отцу Алтын-хана — Шолой Убаши, что самому Алтын-хану. Не так ли? — Дага обратился к Шанде.

— Так, так, — князец прищелкнул языком и утвердительно закачал головой.

— Алтын-хан берет ясак разбоем, и ему в том запрет от нашего государя.

— Так, так, — подтвердил Шанда.

— Чего хочет красноярский воевода? — прямо спросил Дага, рассчитывая на откровенность русского посла.

— Воеводе то надобно, чтобы Алтын отошел с Киргизской земли.

— А коли не отойдет?

— Воевать будем. Наше войско уже на конях, — попробовал припугнуть Степанко.

Дага невесело рассмеялся, прикрывая рот рукой в серебряной наручи:

— У вас сотни, а у моего повелителя тысячи цириков!

Степанко возразил:

— Считать не умеешь. Ежели бы на вас шли одни красноярцы, а то и томичи, и кузнецкие, и енисейские, и ачинские ратные люди. Да и киргизы во всей степи поднимутся. Что твой Алтын делать будет?

— Мало, мало вас, как туч в небе.

— Мы будем биться! — воскликнул возбужденный Степанко. — И всякая туча осыплет вас смертным дождем.

Дага-батор помолчал, собираясь с мыслями, затем поправил под собой подушку и сказал учтиво:

— Я передам моему повелителю эти, не очень скромные, слова. Но если даже Алтын-хан, могущественнейший и мудрейший из ханов всей земли, решит уйти за Саяны, в Великую степь, ему нужно кормить в том неблизком пути свою конницу.

— Когда нам голодно, мы покупаем скот. Купите и вы у киргизов.

Дага рассмеялся снова, наблюдая, как под решетчатым потолком карты пластами копится белый дым:

— Это все равно, что покупать у себя… Теперь же мне нужно знать, где кочует начальный князь Ишей.

— Мы не пасем его, — взбив свою жидкую бородку, грубо ответил Степанко.

Когда казаки с подобающей чину степенностью вышли из юрты, Ивашко улыбнулся и подмигнул Степанке:

— Они побегут домой, ей-богу.

Степанко не совсем понял, о ком говорит толмач: то ли о монгольских послах, то ли о всем войске Алтын-хана. Но спрашивать не стал. Степанко надеялся, что убегут те и другие.

Смотрел Ивашко на спокойную и задумчивую Киргизскую степь и удивлялся, как знакома и как бесконечно близка она ему. Может, прежде он видел во сне эти каменистые, бурые и красные холмы, и поросшие багульником, облепихой и караганой распадки, и уходящие далеко в мутную дымку, на юг, зубчатые цепи поднебесных гор. Но, может, запомнились они ему с детства, память эта всегда дремала в Ивашке, в его дикой, степной крови.

Так было и когда впервые встретился он с прекрасной дочерью Тойны — маленькой Ойлой и увидел игривые голубые огоньки в ее узких глазах. При виде незнакомца смущенная Ойла полыхнула румянцем и ускорила легкие тревожные шаги, и потом пугливо выглянула из-за юрты. Она не думала, что Ивашко смотрит ей вслед, и еще более смутилась, а когда выглянула в другой раз, в ее глазах опять прыгали смешинки.

Однажды он ахнул, как Ойла ловко вскочила на крутогривого сильного коня и, играючи плетью, стремглав понеслась в седую степь, к далеким курганам. Раскрыв рот, Ивашко с восхищением глядел на вихревое снежное облако, в котором закружились и потонули она и ее статный и резвый конь. А старый Торгай неслышно подошел к Ивашке и сказал:

— Богатырь девка, однако.

— Куда она?

— Скот пасти надо. Брат ее, Маганах, где-то ходит, коня ищет, а Ойла вместо него. Хороша девка?

Ивашко вздохнул. Торгай услышал этот протяжный вздох и понял его настоящую причину. Только слепой не заметит цветущей красоты Ойлы, а этот киргизский парень, приехавший с русскими, сразу достойно оценил ее. Но парню, однако, не будет удачи, потому что с Ойлы давно уже не сводит глаз «лучший» князец Шанда. У Шанды есть молодая, красивая женка, однако кто помешает ему, знатному в степи человеку, взять себе вторую женку — совсем юную Ойлу? Так подумал Торгай, а сказал он почему-то иное:

— После Маганаха у Тойны родилась дочь, ее назвали Харга. Потом Тойна много раз ходила молиться к родовой горе, чтобы у нее снова родился сын. Она ходила туда, привязав к шапке лишнее перо орла, это перо и должно было принести ей сына. Однако она родила дочь — Кудай что-то напутал, но Тойна ни сколько не жалеет об этом. Ойла ездит на коне, словно настоящий парень, бьет из лука без промаха. А как нежны черты ее похожего на луну лица!

Шанда тоже заметил, что Ойла пришлась Ивашке по душе — ведь этого никак не скроешь, и, оставшись в посольской юрте наедине с Ивашкой, он сказал:

— Вот если бы ты не был новокрещеном, то женился бы на Ойле. А как качинцы отдадут девку за живущего по русскому обычаю? У нас в улусах есть свои женихи.