Диалоги рептильного мозга - [9]

Помню рядом ярко одетую женщину за сорок с надутыми губами, она обратилась ко мне со словами: «Мне надо вдуть, но ты мне не нравишься», — и сразу отвернулась.

Помню, рядом громко беседовали два парня — один показывал фирменные рыбацкие блесны, еще не распакованные.

— Я, — говорил он, широко разводя руками, — офигенно крут.

— Я еще круче! — возражал второй.

— Так я вообще круче всех! Самый ловкий и самый умный. Это не обсуждается!

Я не вслушивался — любые разговоры теперь казались уныло-однотипными.

Помню, женщина с надувными губами еще много раз ко мне обращалась. «Мне надо вдуть, но ты мне не нравишься. Оцени меня и попробуй как-то уговорить, ты мужик или нет?» Или: «Мне надо вдуть, но тут больше некому. Даже такой обсос, как ты, не хочет мне вдуть? Пипееец, старушка, ну ты дожила…» Помню, я попробовал объяснить ей, что нахожусь на похоронах, а на похоронах такое не принято. «Горите вы все в аду, твари! — обиделась она. — Я поехала домой, меня дома ждет Андрюша! — Она вдруг осеклась: — Пипееец я же его забыла зарядить…»

Помню, из туалета вышел совершенно пьяный негр Хамон, увидел меня и плюхнулся рядом за стойку, а я заказал ему кофе, и мы с ним долго говорили. Он рассказывал, как служил во французском легионе, а теперь торговый представитель по медицинскому оборудованию, а я ему — что-то про Дашу и ее театр, а потом про Генку и, кажется, даже про эксперимент.

— Слушай, — сказал я. — На каком языке мы говорим?

— На французском, — ответил Хамон.

— Но я не знаю французского!

— А я русского не знаю. Я здесь всего неделю в командировке. Мне вон, — он кивнул головой наверх, — переводчицу дали.

Тут я окончательно протрезвел и попытался выяснить, что он, представитель по медицине, знает про синдром Клеймера и клиники в Германии, которые его лечат.

— Же не компром па, — растерянно ответил Хамон, тоже окончательно протрезвев. — Парле фронсе.

— Что? — не расслышал я.

— Тие тю? — Хамон удивленно оглядел меня и ушел.

Глава 5. ПЕРЕД СНОМ

Я дошел из бара прямо до дома — шел по Москве часа три, просто так, без цели. Алкоголь выветрился совершенно, и жизнь казалась невыносимой. Уже дома меня окончательно добил звонок. Позвонил мой доктор — немецкий посредник.

— Лох! — так решительно начал он разговор. — Я хочу, чтобы ты быстрее отдал свои деньги. Я волнуюсь, что дело затянется, ты с кем-то посоветуешься и передумаешь. Очень хочу, чтобы ты передал мне их прямо сегодня! Мне это важно, а то потом билетов в Таиланд может не быть!

Я молча сбросил звонок и заблокировал контакт доктора.

Прав был Генка.

Ну вот и всё, подумал я. Нет никакого доктора, никакой клиники, никакой надежды. Друга нет, денег нет. Таинственной лаборатории нет. Работы больше нет. И не найти другую — я же теперь общаться с людьми не умею. И Даши у меня тоже нет. Через две недели она вернется и… как мы с ней будем говорить? Она откроет рот — и какую правду я услышу? Кто тебя так мерзко постриг? Я отлично провела время, весь наш театр на гастролях так трахается, как тебе и не снилось? А я ей что скажу? Твоя любимая особенная дочь — проблемный урод, я ее ненавижу и никогда не полюблю? Мне на нее плевать, я врал тебе в сообщениях, что слежу за ней, кормлю, вожу в школу, а сам…

Я вдруг похолодел.

Не может быть!!!

Да сколько же времени прошло?! Три дня?! Четыре?!! И все это время Настюшка сидит там одна?! Без еды?! Без школы?!

Через три минуты я уже был в такси и мчался на север города.

* * *

Отперев дверь, я влетел в комнату.

— Настюшка! — закричал я с порога. — Настюшка, как ты?

Настюшка вышла из комнаты.

В одной руке у нее был любимый плюшевый медведь, в другой — третий том старой советской энциклопедии.

— Яичницу, — ответила она удивленно. — А огурцы были в холодильнике.

— Огурцы, — повторил я растерянно.

— Нет, — возразила Настюшка. — Одна не ходила, раз мама не велела. Пропустила школу в четверг.

— А что же ты делала?

— Как обычно — читала книжки, смотрела мультики, играла на планшете.

— Послушай, у меня такое творилось в эти дни…

Настюша вдруг взяла меня за руку.

— Ты ни в чем не виноват! — улыбнулась она. — Со мной все хорошо. Это тебе больно. Не надо.

Я ошарашено сел на пол.

— Так, что происходит?! Ты… Ты со мной разговариваешь?!

— Это ты со мной разговариваешь! — удивленно ответила Настюшка.

— Так ты умеешь говорить?!

— Умею. С детьми умею, со взрослыми хуже. С мамой умею, но не всегда. Я хорошо говорю только с Яной, это моя подружка.

— У тебя есть подружка?

— Мы в больнице познакомились, у нее тоже синдром Клеймера. Только маме не говори, ей не нравится, когда мы с Яной переписываемся. Я могу нормально говорить только с Яной. И с тобой теперь тоже. Ты сегодня меня слышишь.

— А раньше я не слышал?

— Нет.

— А раньше ты не слышала, что я говорю?

— Слышала. Что я урод. Что я психический инвалид. Что я проблема в доме. Что если бы не я, вы бы с мамой были счастливы.

— Господи, стыдно как, — я закрыл лицо руками.

— Не переживай, мне все так говорят! — успокоила Настюша. — Я привыкла. И в школе, и в магазине, и на улице, и врачи в больнице. И мама тоже так говорит.

— Настюша, поверь, но я…

— А я знаю. Это ты тоже говорил. Что хочешь меня вылечить, что готов ради этого на всё.