Девушка с серебряной кровью - [53]

Перед домом их уже ждал Аким Петрович.

– Покружило вас? – спросил он вместо приветствия и, взяв всхрапывающего жеребца под уздцы, повел в хлев.

– Покружило. – Федор поднял лицо к хмурому небу. Солнце пряталось за низкими тучами, но и без того было ясно, что день уже давно перевалил за середину. Сколько же их носило?

– А Евдокия что же не отговорила? – Аким Петрович потрепал жеребца по холке и тот благодарно ткнулся мордой ему в ладонь. – Разве не говорила она вам, что и зимой в полную луну на озере опасно?

– Мы не спрашивали. – Отрицать очевидное было бесполезно. – Кто же мог подумать, что даже зимой ничего не изменится?

– Зимой все иначе. И дольше. – Аким Петрович бросил на гостя хмурый взгляд. – Сам убедился, каково это. Если бы Айви не почуяла недоброе, кружили бы до тех пор, пока не замерзли до смерти или до тех пор, пока волки не загрызли.

– А как она почуяла? – спросил Федор, закрывая за собой дверь в сарай и отсекая рвущийся следом ветер.

– Не знаю, у нее самой спроси.

– Она играла на какой-то дудочке…

– На свирели, – поправил его Аким Петрович и протянул жеребцу охапку сена. – Сама научилась, никто не показывал. Когда она играет на свирели, он успокаивается.

– Когда я тонул, тоже слышал музыку, – вспомнил Федор.

– Это все она, Айви. Кажется, какая может быть сила в куске дерева, а поди ж ты! Он успокаивается почти сразу, но ненадолго. А она обессиливает. Спит потом несколько дней подряд почти беспробудно. Так что следующий раз, если надумаешь соваться на Стражевой Камень без спросу, не о себе подумай, а о ней. Ради тебя, Федя, она на многое пойдет, границу не увидит, за которую нельзя заступать.

– И я пойду, Аким Петрович, – произнес Федор очень серьезно, так, чтобы этот старик раз и навсегда понял, что его намерения по отношению к Айви чисты. – Костьми лягу…

– Ты смотри, чтобы она из-за тебя костьми не легла. – Аким Петрович в его сторону даже не смотрел, и это было особенно обидно. – Останетесь на острове, пока не закончится метель. Больше Айви дорогу не удержит. А если бы и попыталась, я бы не позволил. Да и Август, как я погляжу, уже не боец, выстыл, малахольный.

Старик закончил возиться с жеребцом, обернулся к Федору и сказал:

– Пошли в дом. Голодные небось.

Дом встретил их теплом и запахом готовящейся еды. Айви суетилась у печи. Август сидел тут же, прижавшись спиной к горячему печному боку. Он не снял ни шубу, ни шапку, ни обувь, и под ним натекла изрядная лужа из растаявшего снега. В красных, распухших руках Берг держал дымящуюся кружку, из которой пил маленькими глоточками и страдальчески морщил такое же красное, как и руки, лицо.

– Упреешь в шубе-то, – с порога сказал Аким Петрович.

– Холодно. – Август сделал еще один осторожный глоток. – Никак не могу согреться. Думал, все – засосет нас эта адова воронка.

– Вас бы не засосала, а вот жизни ваши бестолковые высосала бы. Особенно твою.

– Почему мою? – удивился Август.

– Потому что Федор покрепче тебя будет, да и счеты к нему у озера другие.

– Надо было слушаться Анфису. – Архитектор прикрыл глаза. – Иногда и женщины могут дать дельный совет.

Айви у печи выразительно фыркнула, и он встрепенулся, сказал виновато:

– Не об вас речь, душа моя. Ваши советы неизменно дельные.

Айви улыбнулась, а Федор задумался над тем, какие советы давала она Августу и каким образом. Ведь общаться во сне они не могут. Но это был вопрос далеко не первостепенной важности.

– Раздевайтесь и садитесь к столу, – велел Аким Петрович, сбрасывая с плеч тулуп. – Айви, обед готов?

Девушка кивнула, принялась накрывать на стол. Получалось это у нее так же ловко, как и у Евдокии. И еда была вкусная, пальчики оближешь. Вот только Август, известный своим чревоугодием, ел мало, больше пил приготовленное Акимом Петровичем зелье. На щеках его пылал нездоровый румянец, а глаза лихорадочно блестели.

– Приболел ты малость, Август Адамович, – сказал Аким Петрович, вглядываясь в его лицо.

– Кажется, приболел, – согласился он и тут же зашелся кашлем, от которого содрогнулось все его немалое тело.

– Вылечим, – пообещал старик. – И не таких молодцов на ноги ставили. Айви постелет тебе на печи.

– Спать хочу. – Август зевнул.

– Так иди спать, – велел Аким Петрович.

Айви тоже клевала носом, и было очевидно, что со сном она борется из последних сил. Прав был Аким Петрович: если озеро что-то и давало, то и забирало сторицей. Или не озеро…

– И ты тоже иди спать, – велел старик. – Со стола Федор уберет.

– Уберу, – пообещал он, и Айви благодарно улыбнулась, встала, чуть пошатнулась и ушла в большую комнату.

– Приберешься тут и иди топить баню, – распорядился Аким Петрович, расстилая на печи сначала овчинный тулуп, а сверху льняную простыню. – Дров не жалей, тебе там спать.

Снаружи уже стемнело, завывал ветер, но волков не было слышно. Баню Федор протопил быстро, сухие поленья занялись легко и дружно, на бревенчатых стенах заплясали отсветы пламени. Было еще совсем не поздно, несмотря на окутавшую остров темноту, но Федор все равно решил лечь спать. Там, во сне, его ждала Айви, и он не хотел терять ни одной драгоценной минуты…

* * *

…И сон пришел, а вместе с ним почти сразу же пришла Айви. Деревянная лавка с наброшенным на нее тулупом превратилась в мягкую землю подземного грота, а огненные сполохи – в лунные отсветы. Федор лежал, закинув руки за голову, а Айви смотрела на него сверху вниз, и мягкий лунный свет серебрил ее кожу.