Девушка с нижнего этажа - [100]

Осталось только пересечь финишную черту, и тогда мы вернем Старине Джину пузырек.

А может, мы способны на большее?

Мои алые брюки пропитались кровью, а лоб вымазан засохшей грязью. В голове у меня звучит лишь одно слово.

Вперед.

Трибуны снова возникают в поле зрения, но криков беснующейся толпы для меня не существует. Когда мы выходим на финишную прямую, я вижу перед собой не безликую людскую массу, а членов моей семьи. Они все размахивают флажками, и за каждого из них я в знак благодарности поднимаю бокал.

Ноэми и Робби я благодарю за дружбу.

Семейство Беллов — за слова.

Везунчика Йипа — за то, что он обучил меня ремеслу.

Молотка — за защиту.

И главное, благодарю Старину Джина за то, что он способен расслышать даже самую тихую просьбу о помощи и никогда не откажет нуждающемуся.

Миссис Пэйн поднимает на меня заплаканные глаза, и заноза ее предательства сама собой выпрыгивает из моего сердца. Родить китайского ребенка, тем более нажитого вне брака, — миссис Пэйн самой пришлось совсем не просто. Но я, в отличие от своей матери, не живу в золотой клетке. Я, подобно Картофелине, от которой тоже отказалась мама, смогу стать счастливой.

Как и на лугу Шести шагов, мы не слишком торопимся, выжидая, пока Амир совсем расслабится. И когда арабский скакун переходит почти на шаг, мы, подталкиваемые вперед любовью и, вероятно, щепоткой перца, секретного ингредиента, резко набираем скорость. Щегольской хвост Амира, как бы поддразнивая, болтается прямо перед нами. Три корпуса превращаются в два, а потом и в один, а потом впереди остается только белая полоска, едва различимая в грязи.

Картофелина не бежит — она почти летит. Под мои всхлипывания кобыла вслед за Амиром пересекает финишную черту.

Сорок пять

— Ничья! — объявляет мужчина в красном котелке.

Небо проясняется так же быстро, как и затянулось тучами, а когда из-за облаков выходит солнце, от земли начинает подниматься пар. Рядом с нами, задыхаясь и, кажется, впервые приняв пристыженный вид, трусит Амир. Джонни Форчун пристально смотрит на меня своими черными глазами, а затем сплевывает. Он знает, что проиграл. Но все же он вскидывает кулак в победном жесте, и зрители начинают ликовать. Глаз видит то, что нам хочется. Нам с Картофелиной в любом случае не дали бы выиграть.

Билли Риггс тоже знает, что проиграл. Его мокрая одежда приобрела мрачный оттенок, который, вероятно, совпадает с его настроением. Билли сидит, подперев щеку рукой. При виде страдающего Билли Риггса мне кажется, что пульсирующая боль в бедре затихает, и на лице у меня появляется подкова ухмылки. Теперь мы с тобой в расчете, мерзавец. Заметив меня, Билли распрямляется и встает. Я жду, что он снова начнет кланяться. Но вместо этого, растянув губы в жалкой улыбке, Билли принимается аплодировать. Я понимаю, что когда в следующий раз зайду в дверь с вырезанными костями Джесси Джеймса, то вернусь оттуда не с пустыми руками.

Откуда-то издалека звучат фанфары, мы с Джонни Форчуном и Амиром проезжаем круг почета, все хотят пожать мне руку, кто-то то и дело похлопывает меня по плечу, меня обнимает плачущая миссис Буллис, нас — меня, суфражисток Атланты и Колокольчиков в лице Ноэми — снимает мужчина с фотоаппаратом-гармошкой. Пока Картофелина увлечена своим венком из гвоздик, Нэйтан обнимает меня чуть дольше, чем следовало бы.

— Где Лиззи? — спрашиваю я.

— Она сказала, что у нас ничего не получится, и поехала домой.

Мне хочется верить, что Лиззи не знает о том, что ее мать пыталась меня разоблачить. Злой она никогда не была. Скорее всего, сегодня я видела Лиззи в последний раз, и где-то в глубине души я жалею, что наши отношения не сложились иначе.

Как только появляется возможность улизнуть, я направляю Картофелину к типографии. Сейчас мне хочется увидеть лишь одного человека.

У мен холодеют ноги: около дома Беллов стоит карета доктора Свифта.

Не удосужившись даже привязать Картофелину, я вбегаю в дом, проношусь мимо недоумевающих мистера и миссис Белл и врываюсь в комнату к деду. Нет, пожалуйста, только не это.

Дера встречает меня звонким гав! К моему удивлению, доктор Свифт со Стариной Джином играют в западные шахматы.

— Дедушка, — всхлипываю я, чувствуя, как у меня подкашиваются ноги. — Я думала, что… что…

В глазах доктора Свифта, над которыми нависают кустистые брови, загораются озорные искорки.

— Ты думала, я могу обыграть твоего дедушку в шахматы? Не переживай: он уже трижды объявил мне шах, а ведь я приехал всего десять минут назад.

Старина Джин поворачивает голову ко мне. Теперь, в бело-оранжевой полосатой шапочке, с повязкой на глазу и с отрастающей седой бородой, он похож на старого жилистого пирата, в котором, несмотря на сотни пережитых штормов, еще живет жажда странствий.

— Ну как, хорошо покаталась, хм? — в этой сухой фразе, как всегда, нет и половины того, что он хотел сказать.

Я издаю что-то среднее между всхлипыванием и смехом.

— Летучие мыши, приносящие удачу, вернулись. Мы победили.

Старина Джин беззвучно шевелит челюстью. У меня по щекам начинают катиться слезы, и дедушка вытирает их забинтованной рукой.

— Мне кажется, летучие мыши, приносящие удачу, никуда от нас и не улетали.