Детка - [85]

Шрифт
Интервал

Нет, вы только посмотрите, какая прыткая! Что за стих на тебя нашел, Пепита Грильете? Если снова будешь меня перебивать без веских оснований, получишь промеж глаз. Оставь меня в покое с моим зубом мудрости, я знаю, что делаю. И потом ты ведь знаешь, что фантазия – мое слабое место. Люблю разводить философию на основе гороховых рецептов. Горох по-английски: сначала горох замачиваешь, после обжариваешь на сливочном масле, затем берешь ветчину в ломтиках и рубленый лук, добавляешь горох, ставишь на сильный огонь, заливаешь, помешивая, крепким бульоном и доводишь до кипения, приправляешь солью, перцем и тертым мускатным орехом, для придания цвета добавляешь шафран, а для консистенции – растертые крутые желтки. При подаче на стол сверху кладутся порезанные ломтиками сосиски.

(Кому ты это рассказываешь? Горох-то ладно, а вот где, черт побери, я все остальное возьму? Слушай, займись-ка лучше эпистолярным жанром или строчи пошлые стишки. Это поколение тоже не выживет… Стоит взглянуть по сторонам, и сразу ясно, что мы катимся все дальше назад. Давай, давай, продолжай.)

На крыльце в скрипучей полуразвалившейся качалке сидит старуха. Почувствовав приближение Марии Реглы, она отрывает взгляд от розовых кустов. Сомнений больше нет. Чудо разъяснилось: перед ней Кука Мартинес, ее родная мать собственной персоной. И улыбка у нее точно такая же, как прежде, робкая, усталая.

– Я так долго тебя ждала, чтобы все рассказать! Теперь наконец-то смогу…

При этом Кука Мартинес обращается к журналистке из тысяча девятьсот пятьдесят девятого года. Выпавшая из действительности склеротичная старуха не узнает Марию Реглу. Впрочем, замечает мимоходом, что вид у той вроде бы знакомый. Какое несчастье – она всхлипывает – ее бедная дочка погребена под развалинами одного из гаванских домов. Хотя ей до сих пор в это не верится. Сердце подсказывает ей, что ее крошка жива и ищет с ней встречи. Кука просит журналистку записать ее историю для телесериала, но только чтобы вышло так, как у бразильцев – уж они-то в этом мастаки, просто зубры, намбер уан. Слезинка извилисто стекает по ее щеке. Выдержав многообещающую паузу, она повторяет, что из этого непременно выйдет лучшая из летних передач, с крутой интригой, саспенсом, дли-и-нная, на триста серий, и, конечно, со скандальчиком!

Мария Регла внутренне никак не может уразуметь, что перед ней призрак. Хотя призраки, случается, куда лучшие рассказчики, чем люди во плоти – призракам помогают ностальгия, неизбытое страдание, сознание собственного бессилия. Мария Регла пытается объяснить Куке, что это она, ее дочь, что она и в самом деле жива. Жива, раз так говорит материнское сердце. Кука Мартинес тем часом приступает к рассказу и говорит без умолку, со всеми подробностями, начиная со своего рождения, с тридцатых годов. Мария Регла понимает, что ей не остается ничего иного, кроме как записать все на магнитофон. Потом она попробует найти человека, прожившего настоящую, реальную жизнь, который сможет написать эту историю вместо нее. Да, пожалуй, так она и сделает. Там будет видно. А в это время среди пальм раздаются тихие, задушевные голоса Клары и Марио, словно свидетельствуют о несомненной достоверности финала:

Если в конце я решусь написать
историю жизни моей,
если в конце я возьмусь вспоминать,
что было счастьем моих лучших дней,
я напишу о тебе, ибо жизнь
только тобою была полна,
в жизни моей, в сердце моем
ты была первой, была одна.

(Достойная, достойная и правильная концовка. Красивый, впечатляющий финал. Сработано на славу. Поздравляю. Правда, ничего потустороннего, но неплохо. Думаешь, Куке Мартинес понравилось бы? А Мария Регла что думает? что говорит? Расскажи! Ей понравилось?)

Сама она не может этого прочесть, и никто не может прочесть ей. Она умерла. Ты что, забыла? Ведь мертвые ничего не чувствуют и уже не страдают. А я, как выжатый лимон, совершенно опустошена и одинока, хотя… Я внимательно разглядываю фотографии – нить, связующую меня с жизнью. Моя дочка играет с отцом в мадридском парке. Я сижу на скамейке и наблюдаю за ними. Все бы отдала, даже то, чего у меня нет, лишь бы только моя мать оказалась здесь, тут. Думаю, по крайней мере, одно нам в жизни удалось – я имею в виду веселую девочку в красном платьице в белый горошек, которая возится у качелей. С кубинским акцентом она рассказывает нам наивную сказку о чудовищах. Elle nous raconte une naïve histoire des monstres en français.[33]

Ее чудовища ничуть не похожи ни на моих, ни на чудовищ Куки Мартинес или Марии Реглы. И тем не менее для нее они – чудовища. Чтобы встретить лицом к лицу своих и защитить дочку от ее чудовищ, я прибегаю к единственному доступному мне оружию. Я открываю историю Кубы Мануэля Морено Фрахинальса и читаю вслух несколько строчек из стихотворения Беатрис де Хустис-и-Сайяс, маркизы Хустис де Санта-Ана, написанного в 1762 году:

Гавана, ужель ты пала?
Ты недругом разорена?
Под чуждое иго попала?
О бедная наша страна!

Еще от автора Зое Вальдес
Кафе «Ностальгия»

Кубинка Зое Вальдес живет в Париже. Она широко известна как поэтесса, сценаристка и автор причудливых романов, принесших ей не одну престижную премию. В романе «Кафе "Ностальгия"» Зое Вальдес, словно Пруст в юбке, препарирует свое прошлое и настоящее, причем запретных тем для нее не существует.На Кубе, где книги Вальдес запрещены, она причислена к авторам порнографической литературы. Писательница шутя объясняет свое «пристрастие к бесстыдному жанру» тем, что в Гаване из-за жары она писала, сидя нагишом на стуле, ворс мягкого сиденья ласкал ее кожу, подстегивая воображение.


Рекомендуем почитать
С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.