Детка - [81]
Оператор, куривший снаружи сигарету «популарес», едва успевает перебежать на другую сторону улицы. Оттуда ему удается разглядеть торчащую из-под обломков руку девушки. Он бежит к развалинам, кричит, зовет на помощь; приезжают пожарные, несколько машин «скорой помощи». Первым извлекают труп журналистки. Она была ближе всех к поверхности.
(Так все и случилось. Ты не представляешь, сколько слез ты заставила меня пролить, над этой историей. Боже праведный, всемилостивая Йемайя, неужели вы ничегошеньки не могли для нее сделать! Теперь ее бедная мать умрет от инфаркта миокарда. Всенародный траур, национальная трагедия. Столько ударов судьбы! Да, не мудрено, что она потеряла связь с реальностью. А ведь ей так хотелось, чтобы все сложилось иначе. Но, черт побери, иначе быть не может, потому что не может быть никогда. Никому не под силу обмануть судьбу. А мне и вправду так хотелось, чтобы у нее все сложилось хорошо.)
В этом вы с покойной солидарны. Как и всякий человек, она не хотела умирать, особенно теперь, когда перед ней открылись удивительные горизонты, когда она только-только познакомилась с отцом. Но такова жизнь – нечто вроде «Ветреного романа», венесуэльского телесериала. Кстати, о венесуэльских телесериалах. Почему бы нам ее не оживить? В венесуэльских сериалах такое происходит по первому желанию сценариста. Почему снова не ввести ее в действие? Думается, она не станет возражать.
(Ну давай, давай, воскреси ее, ведь она действительно не заслуживает такой смерти – умереть под обломками здания, это так непоэтично, так грубо! Иди к своей малютке, милая, припади к ее губам, ну же. Сделай ей искусственное дыхание.)
Я бы и сама этого хотела, но помни – сначала я должна попросить у нее разрешения. Не забывай – именно она диктует мне эту книгу. Как, ты до сих пор не поняла? Да, да, это покойная Мария Регла Перес Мартинес диктует мне все, начиная с первой главы – каждое слово, каждую запятую.
(Вот именно, детка! Не будь неблагодарной. Значит, это она работала вместо тебя, как лошадь. Давай, проси у нее разрешения! Уверена, она тебе его даст! Если, конечно, у нее достанет безумия, чтобы воскреснуть!)
О'кей, я попрошу у нее разрешения. Но только знай, что гнуть спину пришлось нам обеим.
Разреши отец, разреши мать, разреши, эчу Алагбана, разреши, дом, эчу акуокойери, разреши, угол Третьей улицы и дерево хагуэй, приветствую тебя, тетушка, что сидит рядом, приветствую того, кто заботится об оруле, приветствую тебя, моя голова, приветствую всех ориша и всем старикам – привет. Привет тебе, голова, свыше отмеченная, ориша глубин океанских, Царь его сын, в пути я буду начеку, олень венценосный принадлежит Обатала, послания Обатала – по праву.
Открутите пленку назад. Дубль два. Улица. Утро. Сцена гибели Марии Реглы. Мотор! Я хочу сказать: записываю! Оператор курит сигарету «Популарес», прислонясь в ожидании к цоколю дома; он едва успевает подхватить на руки нечто бесформенное, невесть откуда рухнувшее на него сверху. Это искалеченное чело девушки. Со своей ношей он бежит туда, где его поджидает припаркованная «Лада». Через миг они в машине, и шофер бестрепетно трогает с места, так и не уразумев, свидетелем пожара или обвала довелось ему стать. Облако пыли накрывает толпу зевак, и клубы вонючего серого чада вперемешку с испарениями от сточных вод поднимаются к замаранным, оскверненным небесам. Сирены пожарных и патрульных машин поднимают переполох во всем городе. Когда Мария Регла приходит в себя, машина уже катит по Линии, в Ведадо. Скоро покажется Мирамар, а за ним – предместья, деревушки… Наконец они подъезжают к месту, где должны брать интервью у крестьян.
– Ах, Пресвятая Богородица, и как такое могло случиться! Мне только и оставалось, что прыгнуть! Я чувствовала, что что-то произойдет, прямо как стукнуло – быть беде! У меня на такие дела чутье! Ах, мамочки, все погибли, и детишки тоже – Анхелито, Патрисита, Ребекита, Эленита, Карлитос! Что же нам теперь делать?!
Шофер странно смотрит на нее в зеркальце заднего вида, сидящий рядом с ним оператор резко поворачивается, на лице его написано такое же недоумение. Они растеряны и не могут произнести ни звука. Мария Регла сразу все понимает. Тут же перестает плакать и приглаживает волосы, слипшиеся от пыли и пота. Теперь она сидит прямо, положив локоть на спущенное стекло дверцы и подперев рукой голову. Мария Регла наконец осознает, что потеряла все. Единственное, что у нее осталось, это е репортаж. И она его сделает. А там посмотрим.
Морская свежесть и поднимающаяся изнутри тоска погружают ее в дремотную дымку. Реглита чувствует резь под веками, у нее зудят десны, ноет череп. Но она ни в коем случае не должна закрывать глаза – ей надо следить за пейзажем, за мелькающей чередой улиц и лиц. Улицы так изгажены, будто страдают поносом, деревья срублены, шелудивые псы яростно чешутся, не в силах успокоить зуд, тела обезглавленных кошек еще корчатся в лужах крови, другие раскачиваются на бельевых веревках. Голодные дети ходят в лохмотьях, самые маленькие – нагишом. Женщины невнятно переругиваются, угрюмые, нашпигованные болезнями. Молодые девушки, умирая от скуки, собираются у дверей булочных. Мужчины изобрели какой-то новый танец и танцуют друг с другом, пока дело не доходит до поножовщины; женщины и рады бы последовать их примеру, но сознание греховности и память о родовых муках удерживают их. Тела стариков сжигают едва не на каждом углу. Здесь нет ни приличных домов, ни денег, ни света, ни воды. Только налоги. Таких людей называют
Кубинка Зое Вальдес живет в Париже. Она широко известна как поэтесса, сценаристка и автор причудливых романов, принесших ей не одну престижную премию. В романе «Кафе "Ностальгия"» Зое Вальдес, словно Пруст в юбке, препарирует свое прошлое и настоящее, причем запретных тем для нее не существует.На Кубе, где книги Вальдес запрещены, она причислена к авторам порнографической литературы. Писательница шутя объясняет свое «пристрастие к бесстыдному жанру» тем, что в Гаване из-за жары она писала, сидя нагишом на стуле, ворс мягкого сиденья ласкал ее кожу, подстегивая воображение.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.