Детка - [79]

– Замолчи, мама! – воскликнула она наконец. – Пусть убираются, если у них не осталось ничего святого, и пусть найдут свое пристанище в пасти акулы. А я-то думала, что вы изменились! Я-то считала вас членами своей семьи! Вы обманывали меня! Вы никогда меня не любили!

Пучунга подошла к ней, в глазах у нее стояли слезы, к горлу подступил комок.

– Детка, дорогая, не говори так. Мы тебя любим, маленькая моя, просто мы не можем дольше терпеть такую жизнь. Мы для этого общества не годимся, понимаешь? Представь, я целую неделю бегала по аптекам, искала желудочные капли – ты же знаешь, что от фасоли внутри у меня все болит. Может, когда переплывем эту лужу, я найду наконец свои капельки и желудок мой отпустит. Верно, что мы обе по уши влюбились в этого говнюка, но не это главное… Ты же сама видела, Реглита, сколько нам пришлось страдать – жизни наши под корень подрубили. Никто к нам никогда по-настоящему душевно не относился.

– Хватит тебе объясняться! – энергично вмешалась Мечу. – Больно много она о нас думала, когда ездила в свои трудовые лагеря.

Тем не менее Пучу во что бы то ни стало хотела расцеловаться на прощанье. Но Мария Регла отвернула лицо и так толкнула старуху, что та повалилась на землю, усыпанную мелкими ракушками. Кука обняла свою подругу и залилась слезами. Потом она шла за плотом, пока вода не подступила ей к подбородку. И даже когда беглецы растаяли в потемках, Кука не выходила из воды и все кричала слова напутствия. В нескольких метрах от нее Мария Регла лежала на берегу, в ярости зарывшись лицом в песок.

Мечу, Пучу и Пепильо Локо гребли, как сомнамбулы. Наконец их, почти испекшихся на солнце, подобрало американское судно и доставило на военно-морскую базу Гуантанамо. Четыре месяца они прожили на базе в палатках. В конце концов, разочарованные, сами не свои от желания вновь увидеть Кукиту и Реглиту, и опять же под влиянием Пепильо Локо, страшно переживавшего крушение своих планов, а кроме того, соскучившегося по оставленной подружке, они решили повторить свое плавание – теперь в обратном направлении, – дабы пересечь минное поле, отделяющее кубинскую территорию от американской, вернее, пока американской, ну а как будет в следующем веке – посмотрим. Женщины чудом уцелели, а вот Пепильо Локо одну ногу разорвало в клочья. Мечу и Пучу помогли ему спасти оставшуюся часть. Встречали их, как героев. Вернувшись к нормальной – или паранормальной – жизни, одноногий Пепильо Локо нашел убежище в объятиях своей двадцатилетней подружки. Женщины тоже по мере сил продолжали заботиться о юноше: уже не как любовницы, а как любящие тетушки. На самом деле с тех пор все трое молча страдают из-за страшного удара судьбы. Больше всех, конечно, не повезло молодому человеку. Начать все сначала ему уже не по силам.

Куке не хотелось бы вспоминать этот эпизод. Когда подруги вернулись, ни она, ни Реглита не могли понять – горевать им или радоваться. Однако, что ни говори, а все же Мечу и Пучу удалось вкусить хоть какой-то свободы. Кука закрыла глаза и высунула голову в окошко автомобиля. Пропитанный солью ветер растрепал ее волосы, привел в беспорядок ресницы, но упорядочил мысли. На все, конечно, воля Божья, но все запросто могло обернуться иначе, и тогда она бы навсегда потеряла своих лучших подруг. Нельзя было позволять им уехать и подвергать свои жизни смертельной опасности!

Пройдясь напоследок по набережной Малекона, с морской солью на губах и дремотным шумом ветра в голове, пара наша наконец подошла к дому Куки Мартинес. Уже в дверях, Кука приглашает Уана зайти. Он улыбается, и это последняя его улыбка, которую ей суждено увидеть. Ночь как бы нашептывает, что, начиная с этого момента, все для них пойдет с пометой «последний».

На тротуаре к Уану с разных сторон внезапно подходят двое товарищей, они явно смущены тем, что на их языке называется «легким непониманием» с его стороны. Неужели ему невдомек, что нельзя было в таком неуважительном тоне обращаться к бедному Старику? Из-за неучтивости Уана со Стариком случился тяжелейший сердечный приступ. Через несколько минут после разговора с Уаном Старик весь пожелтел, позеленел и отхаркнул сгусток черной крови. В карете скорой помощи он едва дышал, с трудом ловил воздух распахнутым ртом. Уан допустил большую глупость. Всякому хамству есть предел. Наконец один из типов подвел итог:

– Вы задержаны, – это всегда звучит мягче, нежели такие выражения, как «арестован» или «взят под стражу». – Предлагаем вам пройти с нами для дачи показаний в Вильямаристу. Завтра вам придется покинуть страну, уважаемая Персона Нон Грата.

Кука Мартинес рукой зажимает рот, чтобы сдержать крик. По счастью, ей удается не упасть в обморок. Прерывисто дыша, она выкладывает Катринку и Прекрасного Грызуна на порог. Они тут' же принимаются копать нору. Не знаю почему, но норы являются символом убежища. Хотя нет ничего проще, как наглухо закрыть вход, и все задохнутся. Решительным движением Кука вцепляется в руку Уана. Если забирают его, то пусть забирают и ее тоже. «Мерседес» тем временем уже оккупирован противником – как в мультфильмах Уолта Диснея, бампер автомобиля неприязненно, брезгливо изгибается. Что, бабуля тоже хочет поехать? Как будет угодно. И обоих впихивают в машину. Путь долог, напряжен, мрачен, как и подобает путешествию в ничто, на Кайо Крус, на мусорное кладбище. Но Уану не страшно. И Куке тоже. Потому что они рядом, на заднем сиденье, они тесно прижались друг к другу и взялись за руки. Супруги. Наконец-то супруги. Пусть их связывают не узы законного брака, а всего лишь стальные наручники. Все равно.