Детка - [77]

Шрифт
Интервал

Кукита тоже решается на расчетливый шаг и достает свой мешочек, куда намерена сложить остатки еды. Однако, стоит ей начать пихать туда всякие деликатесы, как за спиной у нее вырастают двое охранников. Но Куку Мартинес так просто не возьмешь: она заботится о будущем. А будущее для нее – это завтрашние завтрак, обед и ужин. Внезапно она чувствует зуд – как будто кто-то щекочет ее обвисшие груди. Сначала Кука думает, что это дает о себе знать ее шарик, но с шариком все в порядке, он на время притих. О Господи, ну конечно же это Катринка и Перфекто Ратон! Тут Карукита допускает вторую ошибку. Не долго думая, она достает из лифа тараканиху и грызуна и пристраивает их на блюдо с бананами. Режиссерша Хуанете Альревес первой поднимает тревогу – она истошно вопит и, сделав такое сальто-мортале, какое и не снилось румынским гимнасткам, повисает на портьере. Начинается страшный переполох. Кукита едва успевает схватить своих друзей в одну руку, мешочек – в другую и бегом устремиться к выходу. Уан берет дочку под руку, и они улепетывают вслед за старухой. Словно на стометровке с барьерами, мчатся они мимо охранных постов. Кукита – какой у нее смешной и нелепый вид! – оборачивается и кричит:

– Спасайся, кто может! На нас напали мыши и тараканы!

– Напали! – механически передают друг другу охранники, не особенно вдумываясь в смысл фразы.

Вдохновенные громилы, слепо поверив седой сеньоре, несутся по коридорам и, ворвавшись в главный зал, лишь усиливают царящую там суматоху. На стоянке Мария Регла и Уан догоняют старуху. Все вместе они подбегают к «мерседесу», садятся в машину, и Уан, медленно, чтобы не вызвать подозрений, трогает с места. Через какое-то время они замечают, что за ними следует «шевроле» Иво с Мечу и Пучу, Факс, Фотокопировщицей, Грыжей, Йокандрой и ее жеребцами. Уан достает из бардачка компакт-диск, снимает с него пластиковую обертку и легким движением пальца вставляет в лазерную вертушку. Грозную тишину заполняет голос Мораимы Секады:

Я в мечтаньях витала
и твердила: он самый чудесный,
понимая прекрасно:
над собой я не властна.

Кука Мартинес шумно вздыхает, словно хочет заглушить звуки болеро. Хотя в этом болеро – вся ее жизнь. Уан в глубине души чувствует себя виноватым за рану, нанесенную этой женщине; опечаленный, он выключает проигрыватель. Снова сгущается тишина, она как бархат, кажется, ее можно резать ножницами. Наконец Мария Регла решается прервать молчание:

– Слушайте, почему бы нам не поехать потанцевать в Паласио де ла Сальса? Ну что у вас физиономии вытянулись? Нет, прямо как на похоронах! Не унывайте – жизнь одна.

Кружевной платочек Куки промок насквозь, она плачет от радости, слушая утешения дочки. Катринка и Перфекто Ратон, выглядывая, как с балкона, из лифа Кукиного платья, тоже взволнованы. Гордый за свою дочь, Уан выкатывает колесом грудь, словно штангист, получивший золотую олимпийскую медаль. Мягко, не нарушая таинственную тишину гаванской ночи, шуршат шины «мерседеса», несущего наших героев в надежный приют.

(Ах, детка, как хорошо, что ты выбралась, а заодно и меня вытащила, из этого политического дерьма! В Паласио де ла Сальса обстановка совсем другая – там будто ничего не менялось. Это мне по душе, не хочу ни на что обращать внимания, хочу просто вилять задницей, и пусть себе билирубин зашкаливает. Эх, дорогая моя, нет в жизни ничего приятнее, чем попусту тратить время. Ты никогда не была в порнокинотеатре? Ну, конечно, нет, ты ведь еще молоденькая. А не случалось тебе заходить в лавку ужасов, где продают страшные, огромные члены с шипами? Ну, ты у нас прямо монашка! Советую: зайди в «Нуэво Континенталь» – одну из китайских киношек на улице Санха, там наверняка будут крутить что-нибудь древнекитайское без перевода, потом новости и, наконец, какую-нибудь заплесневелую латиноамериканскую картину, но тебе-то что за дело, если ты не собираешься смотреть на экран или писать кинокритику, – тебя ведь интересуют поебушки в зале. Гостиницы позакрывали, вот люди и ходят в «Нуэво Континенталь» слегка перепихнуться: дешево и отсос по-китайски – что еще нужно? Вот почему киношку эту называют «Молочной Кухней». Ой, мамочки, до чего же вкусно! Не успели мы приехать в Паласио де ла Сальса, как тут же – на танцплощадку, на арену – и пусть нас сожрут львы, на ринг – и пусть нас уделает Стивенсон, ведь это так приятно, когда мужская щетина колет щеки, когда тебе тискают задницу, это просто здорово, и пот такой сладкий, не то что кровь. Кровь – никогда! Потому что у меня в жилах, сударь мой, течет патока – вот так-то! Ну-ка иди сюда, пончик-пузанчик, держись хорошенько, вздрючь меня, давай действуй! Детка, не будь ты букой, иди потанцуй. А то я тебя брошу. Разве ты не моя сообщница, как в поэме Бенедетти? Давай, распусти волосы. Нет, не так, как Сафо – греческая поэтесса-лесбиянка. Она у нас утонченная, а какие стишки писала! Не ест, не танцует, не поет и даже к фруктам не притрагивается. Ладно, насчет фруктов понятно, с ними напряженка. Неужто тебе не обидно за себя, гляди – даже твои персонажи предпочитают вещи конкретные: Кука Мартинес и Уан то извиваются в гаванской чаранге, то меланхолично кружатся под голос Исаака. Мария Регла танцует в обнимку с каким-то красавчиком из Лос-Ситьос. Мечу и Пучу, как водится, тискаются друг с другом. Слава Богу, что им удалось пережить душевный кризис – помнишь, жизнь моя, что стряслось с ними летом девяносто четвертого? Как, разве ты не рассказывала эту историю? Видишь, ты и сама себе неплохой цензор. Не прячь глаза и не проси, чтобы я помолчала, потому что теперь, после смерти, командую здесь я. Ладно, проехали, только не думай, что я так просто позабуду тот анекдот про Мечу и Пучу… Грыжа крутится, как на шарнирах, все силы вкладывает в рэп. Факс подцепила какого-то канадского инвестора; если она и дальше будет так же тереться об него грудями, он наверняка посвятит ей свои мемуары. Фотокопировщица отплясывает с отменной лихостью, но при этом успевает среди всеобщей толчеи записывать наблюдения в блокнот, который стащила у Автоответчицы. Иокандра и два ее роденовских мыслителя сидят тихо, как школьники. Знаешь, чего я не выношу в интеллектуалах? Растут они на заднем дворе, голодают, как суки, взрослеют под румбу, которую кто-нибудь отбивает на жестянке, прочитают пяток книг, потом переезжают из Кайо Уэсо в Мирамар и в какие-то два счета преображаются в Шатобриана, лорда Байрона или мадам де Сталь. Ну так что, присоединяешься? Подпевай-ка этой чаранге:


Еще от автора Зое Вальдес
Кафе «Ностальгия»

Кубинка Зое Вальдес живет в Париже. Она широко известна как поэтесса, сценаристка и автор причудливых романов, принесших ей не одну престижную премию. В романе «Кафе "Ностальгия"» Зое Вальдес, словно Пруст в юбке, препарирует свое прошлое и настоящее, причем запретных тем для нее не существует.На Кубе, где книги Вальдес запрещены, она причислена к авторам порнографической литературы. Писательница шутя объясняет свое «пристрастие к бесстыдному жанру» тем, что в Гаване из-за жары она писала, сидя нагишом на стуле, ворс мягкого сиденья ласкал ее кожу, подстегивая воображение.


Рекомендуем почитать
Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.