Дети железной дороги - [24]

– Да, он, сидя в тюрьме, представлял себе всякие ужасные вещи. Что они просят подаяния, как нищие… Или что их тоже посадили в тюрьму. В России делали и так. Но когда он уже попал на рудники, друзья передали ему известия, что его жена с детьми бежали в Англию. И когда он дезертировал, он приехал сюда, чтобы их разыскать.

– И у него нет их адреса?

– Нет. Он знает только, что они в Англии. Он первым делом решил отправиться в Лондон, и на нашей станции ему надо было сделать пересадку, и тут он обнаружил, что у него украли билет и бумажник.

– А ты думаешь, он их найдет? Я имею в виду, не билет и бумажник, а жену и детей?

– Да, мне верится, что найдет. И я молюсь о том, чтобы он их нашел – и жену, и детей.

Но в мамином голосе не было уверенности. Это почувствовала даже Филлис.

– Тебе его очень жалко, да? – спросила она.

Мама некоторое время молчала, потом утвердительно кивнула. Дети старались сохранить спокойствие. Наконец она проговорила:

– Давайте будем постоянно просить у Господа, чтобы он смиловался над всеми, кто пребывает в заточении или в плену.

– Господи, будь милостив ко всем, кто пребывает в заточении и в плену, – повторила Бобби. – Я правильно сказала, да, мама?

– Правильно, дочка. О невольниках и плененных. О тех, кто пребывает в заточении и в плену…

Глава VI

СПАСИТЕЛИ ПОЕЗДА

На следующий день русский господин почувствовал себя заметно лучше, еще через день он показался всем почти здоровым, а еще через два дня он настолько окреп, что смог сам выйти и прогуляться по саду. Для него вынесли из дому плетеное кресло, и он сидел в нем, одетый в папин костюм, который ему был явно велик. Но когда мама укоротила рукава и брюки, уже не было так заметно, что одежда на нем с чужого плеча. Русский не выглядел больше утомленным и запуганным, лицо его приняло доброе выражение, и всякий раз, встречаясь с детьми, он улыбался. Дети сожалели лишь об одном – что он не говорит по-английски.

Мама написала несколько писем людям, которые, по ее предположениям, могли что-то знать о местонахождении русской семьи. Это были не те люди, с которыми мама дружила до тех пор, пока они не перебрались в «Три Трубы». Со своими старыми знакомыми мама напрочь порвала отношения. Она обращалась по большей части к официальным лицам – членам парламента, редакторам газет, секретарям разных сообществ.

Мама больше не писала своих рассказов, только читала корректуры, сидя на солнце рядом с гостем и время от времени перебрасываясь с ним словами.

Детям очень хотелось выразить свои симпатии человеку, который побывал в тюрьме и на каторге за то, что написал книгу о бедных детях. Можно было, конечно, улыбаться ему, и они улыбались. Но если улыбаться постоянно, то это начинает выглядеть неестественно и противно – как улыбка гиены. Дети боялись, что русский решит, что над ним насмехаются. И они стали пытаться найти другие подходы. Они приносили к его креслу цветы – клевер, колокольчики и начавшие уже увядать розы с кустов, окаймлявших сад.

И вот однажды у Филлис появилась одна идея. Она кивком подозвала к себе сестру и брата, повела их на задний двор, в укромное место, где были водокачка и шланги, и сказала:

– Помните, Перкс хотел нас угостить зеленой клубникой со своей грядки (напомню, что Перксом звали носильщика). – Так вот, теперь клубника у него давно созрела. Давайте сбегаем вниз, поглядим.

Мама уже была «внизу», поскольку она дала обещание хозяину станции, что расскажет ему о русском эмигранте. Что же касается детей, то все манящие и чарующие тайны железной дороги были теперь бессильны оторвать их от гостя. Уже целых три дня они не наведывались на станцию!

Но теперь им надо было туда пойти.

К их величайшему недоумению и разочарованию, Перкс принял их крайне холодно.

– Пришли, так проходите. Что же стоять! – пробормотал он, впуская их в комнату. И с этими словами носильщик снова уткнулся в свою газету.

Воцарилось долгое молчание.

– Мы вас, наверное, чем-нибудь рассердили? – спросила Филлис.

– Меня? При чем же тут я? Не меня, а… – лицо носильщика приняло странное надменное выражение.

– А у вас ничего не случилось? – спросил Питер, крайне встревоженный поведением своего друга.

– Нет. Ничего не случилось – ни у меня, ни у кого другого… Если вам нравится иметь свои секреты, то на здоровье. Никто вам не запрещает.

Каждый стал мучительно припоминать, что же за секреты могли у него или у нее быть от мистера Перкса. Наконец все помотали головами.

– У нас не может быть от вас никаких секретов! – воскликнула Бобби.

– Не может, и отлично. Желаю вам хорошего дня, – ответил носильщик, отгораживаясь от ребят газетой.

– Как это все ужасно! – недоумевала Филлис. – Наверное, что-то произошло. Пожалуйста, расскажите нам.

– Если мы что-то сделали не так, то это не умышленно, – прибавил Питер.

Носильщик как будто и не слышал их слов. Он перевернул газету и погрузился в чтение очередного столбца.

– Послушайте! – не выдержал Питер. – Это просто некрасиво. Даже преступников выслушивают перед тем, как осудить. Даже в России есть суды.

– Я ничего не знаю ни о какой России!

– Так вот сейчас наша мама пришла, чтобы рассказать вам и мистеру Джиллсу все про нашего русского гостя.