Дети Розы - [42]

Шрифт
Интервал

— А что говорит твое чутье о Джеке Лейси? — не сразу решился спросить Тобайас. — Что именно?

Мендес улыбнулся.

— Я знаю о мистере Лейси все.

— И он, конечно же, совершенно безопасен?

— Не совсем.

— Так ты, значит, просто присматриваешь за ним, так? — спросил Тобайас. — Тебе не приходит в голову что-то предпринять?

— Мне надо было догадаться, что Лейси тебе придется по вкусу. Практически твое зеркальное отражение, я не ошибаюсь? Но мистера Лейси в данный момент нет в шато. Он у своих друзей в Камарге. Этот джентльмен любит объезжать могучих белых жеребцов, а здесь для этого неподходящее место.

— А Ли в восторге от его искусства?

— Он ее расстраивает, — спокойно ответил Мендес. — Вот почему я на какое-то время отослал его отсюда.

— Хочешь сказать, он просто взял и уехал? — вскричал Тобайас. — Вот так?

— Естественно. А что ему оставалось?

Зазвонил телефон.

Алекс поднял трубку.

— Да, жду, — сказал он.

Между его бровями легла тревожная морщина.

— Это Краков, — сказал он Тобайасу. В голосе звучал вопрос, но Тобайас жестами изобразил полное непонимание.

Наступила долгая пауза.

— Алло, — нетерпеливо сказал Алекс. — Да, разумеется. Говорит Мендес. Кто? Кейти? Да, да, привет, Кейти. Да, слышно не очень хорошо.

Затем какое-то время он внимательно слушал.

— Понимаю. Деньги нужны? Кто за ней ухаживает? Конечно. Немедленно вылетаю. Немедленно. Спасибо, что сообщили.

Он повесил трубку и стал расхаживать по комнате.

— Что случилось?

— Лялька. Она заболела.

— Давай я все подготовлю. Тебе понадобится виза.

— Не надо. У меня друг в Марселе, он все сделает быстрее. Но, Тобайас… — Алекс колебался. Голос звучал странно. — Послушай, дай мне слово… Что ты присмотришь за Ли. За ребенком, которого она носит.

— Думаешь, Лейси вернется?

— Если так, не дай ему ее запугивать.

— Хорошо. — Тобайас встал. — Я останусь здесь. Хотя не знаю, какой из меня получится телохранитель.

— Лялька больна очень серьезно, — сказал Алекс. — Я могу отсутствовать неделю. Или больше.

— Не уверен, — сказал Тобайас, — что Ли примет меня в качестве опекуна. Она всегда видела во мне врага. Разве не так?

— Но она не глупа, — ответил Алекс. — Просто тебе придется вести себя с ней немного иначе. Справишься?

— Она похожа на маленького хорька, — размышлял вслух Тобайас, — а у меня никогда не складывались отношения с беспокойными зверьками. Да еще зубастыми. Но я попробую.

— Хорошо, пойди отыщи ее, — попросил Алекс, — а я займусь визой. Вперед. Тебе это может понравиться. Когда-то ты нашел ее привлекательной, разве нет?

— В любом случае, — с кривой усмешкой ответил Тобайас, — ей я никогда не нравился.


На террасе было тихо. Тобайас пожал плечами. По всей видимости, приятели Ли предпочитали темную сторону шато. В известном смысле он разделял их вкусы: узкое ущелье, уходящее вниз между грубых камней, являло более впечатляющее зрелище, чем фонтан Мендеса. Когда он шагал по дорожке вокруг дома туда, откуда доносились голоса и музыка, тень от белого утеса внезапно закрыла солнце. Потом он увидел трехлетнего малыша — тот сидел на корточках в чахлых кустах около каменной стены. Малыш сложил ладони ковшиком. Сидел он неподвижно, худенькие ягодицы напряглись, на голой спинке выступили косточки. Тобайас подумал, что он подкарауливает то ли ящерицу, то ли крупного кузнечика — благо их непрерывный стрекот наполнял сухой воздух.

Никто из взрослых, расположившихся в кустах над крутым склоном, не обращал на ребенка ни малейшего внимания. Ли лежала чуть поодаль на груде подушек, заблаговременно принесенных из дома. Похоже, она спала. Если она и слышала шаги Тобайаса, то вида не подала. Но, возможно, она вообще ничего не слышала. Музыка и голоса — как увидел Тобайас — шли из довольно большого красного магнитофона, стоявшего прямо на траве. Никто из присутствующих не разговаривал.

С некоторой робостью Тобайас приблизился к паре, которая сидела на краю расщелины, свесив ноги, и неотрывно (каждый сам по себе) смотрела вниз на кусты ежевики и боярышника. Они оказались старше, чем Тобайас ожидал, оба были обнажены до пояса. Женщина, чье лицо почти полностью скрывали огромные темные очки, вяло похлопала ладонью по пыли рядом с собой. Мужчина с худым волчьим лицом был бледен и нервен. Тобайас подумал, что своим появлением прервал если не ссору, то затянувшуюся размолвку.

Тактично отведя взгляд от длинных отвисших грудей женщины, Тобайас, повинуясь приглашению, сел в белесую пыль. Внизу в расщелине виден был заснувший на солнце молодой человек в малиновой рубашке. Женщина молча смотрела туда же, а мужчина рядом с ней протянул Тобайасу темно-зеленую бутылку вина и сказал:

— Добро пожаловать в рай!

Говорил он с мягким мурлыкающим калифорнийским акцентом.

Два черных стеклянных круга незамедлительно переключились на Тобайаса.

— Вы только его послушайте! — сказала женщина презрительно. — Тоже мне, рай.

Ее спутник тем временем пытался открыть вторую бутылку.

— Мать твою, ты хоть что-нибудь можешь сделать сам? — нетерпеливо спросила женщина.

— Лу, этот парень, видно, из тутошней обслуги.

— Да, я служу у Мендеса, — поспешил сказать Тобайас.

— Очень демократично. Слуги здесь чувствуют себя вольготно. В Италии такое невозможно. У нас с Ирвином очень неприятный опыт жизни в Италии. Что этой стране не помешало бы, — заявила Лу с апломбом, — так это взорвать дюжину бомб под толстыми задницами.


Рекомендуем почитать
Катастрофа. Спектакль

Известный украинский писатель Владимир Дрозд — автор многих прозаических книг на современную тему. В романах «Катастрофа» и «Спектакль» писатель обращается к судьбе творческого человека, предающего себя, пренебрегающего вечными нравственными ценностями ради внешнего успеха. Соединение сатирического и трагического начала, присущее мироощущению писателя, наиболее ярко проявилось в романе «Катастрофа».


Шахристан

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Сборник памяти

Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.


Восемь рассказов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Обручальные кольца (рассказы)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Благие дела

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дети Бронштейна

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.