Дети Розы - [23]

Шрифт
Интервал

Они, конечно же, были еще слишком малы, чтобы понимать: ожидали они чего-то сексуального. Но игра им нравилась, правда, по мере взросления, приближения к половому созреванию, — все меньше. На самом деле ничего из хотя бы примерно представляемого так и не произошло. Однажды, в ожесточении, она довольно сильно ударила Клару щеткой для волос и до сих пор помнит странный вскрик сестры — мало похожий на крик боли, — а потом они вместе плакали, крепко обнявшись. Словно раскаиваясь, теперь Лялька знала это определенно, в совсем другом.

Наслаждение. Море наслаждения. Слезы. Секс и слезы.

— Господи, ну и парочка мы с тобой, — сказала она. — Выйти из такой семейки!..

— Нам повезло, — рассудительно сказала Клара.

— Потому что удалось бежать? — Лялька широко раскрыла глаза: — Ну нет, я с этим не согласна. Почему мы должны быть благодарны? Это значит, они победили…

— Они?

— Убийцы. Заставили нас, уцелевших, радоваться тому только, что мы остались в живых.

Клара не стала возражать.

— Я устала, — сказала она. В ее голосе звучало уныние.

— Я отвезу тебя домой на такси. Молчи, я плачу.

— Нет, это невозможно. Перетц сейчас дома.

— Еще бы. Где ж ему быть.

— Если хочешь знать, — сказала Клара, — он снова начинает свое дело.

— А где он взял деньги? На этот раз?

— Я дала.

— Как это? Или это мои деньги? — спросила Лялька.

— Нет, я заработала. Я теперь работаю, — сказала Клара и не без гордости откинула упавшие на глаза волосы. — В магазине. За комиссионные. Прошлая неделя была удачной.

— Боже мой, да ты не женщина, ты рабочая лошадь, — сказала Лялька. — Ты просто рухнешь. Дура. Упрямая дура. Ты знаешь, что лошади загоняют себя до смерти ради людей?

— Ничего со мной не случится, — горячо возразила Клара. — Я это делаю ради Эдварда. Я так хочу.

Она и в самом деле выглядела заметно лучше. Немного похудела, и это ей шло. Ровные мелкие зубы были без единого изъяна. В ней не чувствовалось горечи.

Когда она ушла, Лялька почувствовала боль в животе — видимо, от размякшей жареной картошки.


Когда Лялька вошла в дом, звонил телефон. Это была Кейти.

— Извини, дорогая. Скверные новости. Только что позвонил этот сукин сын Тревор. «Дорогуша, — говорит, — в этом месяце дела идут скверно. Придется кое-что перерешить». Ну я-то понимаю, что это значит.

Лялька одной рукой расстегивала пальто, пытаясь при этом удержать телефонную трубку между ухом и плечом:

— Плохо тебя слышу. Сегодня жуткий холод. Ты думаешь, это серьезно?

— Что? Лялька, не будь такой наивной. Разве ты сама не чувствуешь, когда тебя унижают? Он хочет снова всучить мне женскую страницу, только и всего. И при этом думает, что может напугать и заставить отказаться от поездки в Польшу.

— Там сейчас все равно очень холодно, в Польше, определенно ниже нуля.

— Черт с ним, я обвела его вокруг пальца. Действовала через его голову. Обратилась к Норману.

— Думаешь, это правильно?

Кейти помолчала.

— Что значит — правильно? Во всяком случае, это подействовало. Пока не на сто процентов, правда. Но если ты все еще не против поехать…

— Пожалуй, не против.

— Вот спасибо. А что изменилось?

— Ничего, — уныло ответила Лялька.

— Ты могла бы мне сказать.

— Нет, не могу, — решительно сказала Лялька.

Конечно же, не может. Ей уже самой было стыдно за свои детские рассуждения. Ну как это? Удивить человека, которого вообще нет рядом и которому нет до нее дела? Господи, да умри она, он и то не удивится. У Ляльки не было ни малейшего желания услышать всеведущий хохот Кейти. И она закончила не очень убедительно:

— Мне кажется, я подхватила грипп.

— Так выпей рому. Ляг в постель. Не выходи из дома. В этом году, говорят, очень опасный вирус. Обратись к врачу, ведь есть же вакцина.

— Я пока стою на ногах, — сказала Лялька.

— Но вакцина не повредит.

— Хватит мной командовать, — разозлилась Лялька.

— Дорогая, — сказала Кейти, помолчав, — все это очень странно. Ты что-то мне не договариваешь.

— Я вообще ничего тебе не говорю, — отрезала Лялька. — Прощай.


В феврале погода изменилась. Ложная весна наполнила Лондон каким-то тревожным сиянием. Холодное синее небо над крашеными баржами и мостами, влажный блеск тротуаров. Свет какой-то желтый. Он пожелтил даже серую изгородь Лялькиного садика. Ветви голых деревьев окружил солнечный нимб — кроны словно окутал золотистый дым. Лялька смотрела на все это из окна. Она снова была за стеклом, с наступлением теплых дней решимость ей изменила.

Пришла весна, но ничего не произошло, как она и надеялась. Тобайас посетил Мендеса, он в полном порядке. Абсолютно в полном, она в этом уверена. Вот только он не удосужился ни написать ей, ни позвонить. Не стал себя утруждать.

Кейти нашла другого мужчину. Пребывала в раю. Все для нее преобразилось. «Я была мертва, а любовь меня воскресила», — говорила она. Теперь она уже не звонила Ляльке по несколько дней кряду. Как-то Лялька сама ей позвонила — и сразу же положила трубку, услышав новый голос. Как ни странно, это был Тревор. Заклятый враг в течение многих лет. Лялька никак не могла смириться с этой разительной переменой. Интересно, подумала она, уехал ли муж Кейти.

Она вдруг поймала себя на мысли, что завидует Кларе — ее роли бесхитростной верной жены. Теперь и сама она только на это и годилась, печально подумала Лялька, тяга к другим мужчинам уснула и не желала просыпаться. Ей стало безразлично, коснется ли она еще когда-нибудь обнаженного мужского тела. Даже мысли о Мендесе уже не сопровождались эротическими желаниями. Она думала о нем лишь с грустью. И настойчивый голос в ее мозгу звучал без прежней озлобленности. Она думала о прогулке по Нью-Йорку рядом с Алексом, о том, что его крупная фигура всегда вселяла в нее чувство безопасности. Вся ее враждебность растворялась в воспоминаниях о его нежности, о длящейся годами настойчивой и сдержанной борьбе с ней. И при мысли об этом ей хотелось плакать. Иногда она так и делала, и тогда Мария вместе с яйцом-пашот приносила ей по утрам пузырек с валиумом. Много дней подряд она почти ничего не ела.


Рекомендуем почитать
Восставший разум

Роман о реально существующей научной теории, о ее носителе и событиях происходящих благодаря неординарному мышлению героев произведения. Многие происшествия взяты из жизни и списаны с существующих людей.


На бегу

Маленькие, трогательные истории, наполненные светом, теплом и легкой грустью. Они разбудят память о твоем бессмертии, заставят достать крылья из старого сундука, стряхнуть с них пыль и взмыть навстречу свежему ветру, счастью и мечтам.


Катастрофа. Спектакль

Известный украинский писатель Владимир Дрозд — автор многих прозаических книг на современную тему. В романах «Катастрофа» и «Спектакль» писатель обращается к судьбе творческого человека, предающего себя, пренебрегающего вечными нравственными ценностями ради внешнего успеха. Соединение сатирического и трагического начала, присущее мироощущению писателя, наиболее ярко проявилось в романе «Катастрофа».


Сборник памяти

Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.


Обручальные кольца (рассказы)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Благие дела

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дети Бронштейна

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.