Дети Гомункулуса - [9]

— Болезни духа более заразные и живучие, чем физические, — продолжал Мартин. — Это — как черная дыра в человеке, кото­рая требует заполнения... И люди, точнее, бывшие люди, вынуж­дены поглощать духовную энергию других. Как диабетики, кото­рые живут только инъекциями инсулина.

— Прямо какой-то город вампиров! — невольно улыбнулась я. — У вас случайно не найдется лишней связки чеснока?

— Я не шучу. Я сам наблюдал, как быстро человек перерожда­ется, утрачивает способность любить, сочувствовать, наслаж­даться красотой, отличать зло от добра. Чем большую часть его души завоевывает пустота, тем больше он напоминает автомат с единственной программой — самосохранения. На такого чеснок не подействует. Отец Петер говорил, что защита должна быть внутренней. Эти существа, как пиявки, присасываются к тем, у кого на душе есть повреждения...

— Какие?

Мартин пожал плечами.

— Ну, например, склонность к грехам. Хотя каждый христиа­нин знает, что безгрешных людей не бывает, просто существует граница, за которую нельзя переступать. Кстати, отец Петер го­ворил, что за вами шел один из этих... как он их называет, гомун­кулусов. Отец Петер сказал, что хотя у вас есть защита, рано или поздно вас сломают. Поэтому вам нужно уехать. Беда в том, что люди перестали дорожить тем, что они — люди. Гомункулусом быть... удобно, а человеком — опасно и хлопотно. И граница ме­жду человеком, который не верит в бессмертие собственной ду­ши и ее Божественное начало, и бездушным существом все уже.

— А почему они боятся моря?

— Не знаю.

Пока мы говорили, совсем стемнело. На морщинистые лица луж сыпался мелкий дождь. Ученик ксендза проводил меня до гостиницы. По дороге Мартин рассказал о художнике Чюрлёни­се, его картинах-сновидениях — про спящего короля и солнечные одуванчики, золотисто-голубую Тишину и сиреневую Тревогу, синтез музыки и живописи, о котором мечтал художник. А еще Мартин оказался знатоком легенд и преданий своего народа. Особенно мне понравилась легенда о происхождении янтаря, про ужиную королеву Эгле, которая жила во дворце на дне моря. Я захотела нарисовать такую картину: золотоволосая королева на фоне стальных волн, кусочки янтаря разлетаются по свету. Мар­тин, оказывается, учился на филфаке и собирался быть фолькло­ристом, пока не решил, что его долг — стать священником. Но в семинарию его покуда не принимают — говорят, должен быть испытательный срок, потому что он долго не ходил в храм. Так что пока он в костеле “обслуживающий персонал": делает, что скажут, и постигает костельную традицию.

А я рассказывала чудесные белорусские легенды, вычитанные у моего кумира Владимира Короткевича, пересказывала “Седую легенду” и “Дикую охоту”, говорила, какие картины собираюсь писать, — серию про замки Беларуси, цикл по мотивам народных сказок... Случилась только одна неловкость — заинтересованный Мартин попросил меня что-нибудь сказать на белорусском языке. А мое произношение... Тогда я не освоила даже “дзеканья”, слит­ного произношения аффрикаты “дз”, и так и говорила на лекциях — “д-зе” Правда, так произносили многие мои однокурсники, включая преподавателей.

На прощание Мартин пообещал подарить мне кусок янтаря, найденный им на берегу моря.

Было немного страшно возвращаться в гостиницу. Йодистый запах в коридорах впервые показался запахом смерти.

В своей комнате я увидела только упакованную сумку соседки. Кипятильник, стаканы, дезодоранты, книги и целлофановые ме­шочки исчезли со стола и тумбочки. Вот и хорошо. Можно от­дохнуть, осмотреться. Оказывается, на моем пальто, кроме пятна на боку, появилась еще и дыра на левом плече — даже виднелась белая ватиновая подкладка. Холера... Это я там, на костельной стене, “отметилась”. Кроме того, денег осталось двадцать три рубля пять копеек. Если отсчитать на обратный билет, останется десять рублей. Негусто. Я решительно обрезала все свои шикар­ные ногти вместе с надломанным и улеглась в постель, чтобы, если заявится спиритистка, сделать вид, что сплю. К разговорам с ней меня как-то не тянуло.

Но соседка так и не появилась. И, наслушавшись таинствен­ных шорохов в коридоре и далеких птичьих вскриков, где-то под утро я провалилась в очередной сон-кошмар.

9

Проснулась я от того, что прямо над моим ухом квакнула ля­гушка. Разумеется, никакой лягушки в комнате я не увидела, но настроение на предстоящий день было определено. За ночь сумка в клеточку исчезла. За окном все так же висел туман.

С Мартином мы условились встретиться у заводской проход­ной. Я заметила его, только когда он меня окликнул — мой вче­рашний знакомый был по-прежнему в длинном черном одеянии и, видимо, чтобы не привлекать внимание своим внешним видом, прятался за киоском “Союзпечати”.

— Найдите на заводе библиотеку, — зашептал Мартин быстро и тихо, так что во мне снова чуть не проснулась шпионофобия. — Спросите библиотекаря Ядвигу Яновну. Скажите ей, что вы от отца Петера. Эта женщина вам поможет. И постарайтесь сегодня же закончить все дела. Я буду ждать вас на этом месте в два часа. Если не дождусь или как-то разминемся, найдете меня в костеле святого Юрия — ехать надо на десятом автобусе до остановки "Кинотеатр “Мир”".