Дети ада - [18]

— Сам ты фрукт, — беззлобно ответила Лола. Ей вдруг стало скучно и неинтересно с ним. Она уже много раз все это слышала. А о своих связях с ворами-бандитами он не станет распространяться — не дурак. Все они кавказцы знают друг друга... Осторожный Ревазик, хитрый... Когда они были вдвоем у нее на Бассейной, он по пьянке что-то толковал о миллионерах-кооператорах, которых хорошо бы пощипать... Они обычно не жалуются в милицию, потому что у самих рыльце в пушку. Но ей тогда и в голову не пришло, что это имеет отношение к ее знакомым. Она слышала про рэкетиров, про то как они жестоко пытают свои жертвы, вымогая у них деньги, но ведь Реваз никакой не рэкетир? Он обыкновенный торгаш с Кузнечного рынка. Там таких полно за прилавками, где торгуют, там и они. Будь это фрукты, цветы или одежда. Ладно, фрукты привозят с юга, а импортную одежду, обувь? Где-то здесь перекупают и втридорога перепродают.

— Зачем портить друг другу настроение в такой хороший день? — спохватился и Реваз. — Хочешь еще шампанского, икры?

— Иван поставил свою квартиру на охрану, — думая о своем, произнесла Лола. — Да и красть-то у него особенного нечего было. Видеоаппаратура не из дорогих, полсотни кассет да книги. Ну еще одежда, разные блестящие заграничные штучки. Он в своем кооперативе получает в месяц в десять раз меньше, чем ты зарабатываешь на рынке за неделю.

— Какой Иван? Зачем Иван? — засмеялся Реваз. — У вас все Иваны. Видел я его в гробу в белых тапочках! Не хочу о мужчинах говорить, что они мне? Я женщин люблю.

— А что он тебе-то плохого сделал? — с подозрением взглянула на него Лола. При имени Ивана его даже перекосило и смех его прозвучал фальшиво. Ох, это не ревность...

— Он стоит между тобой и мной... Мы, кавказцы, очень ревнивые!

— Ты же из Карабаха. Разве это Кавказ?

— Кавказ, Крим — это ближе к нам, чем Россия.

— Между нами, Реваз, никто не стоит, — сказала Лола. — Мы просто хорошие знакомые. Я даже не знаю есть ли у тебя на родине жена, дети.

— У меня, у джигита? — широко раскрыл он глаза.

— Не напрягайся, артист! — усмехнулась Лола. — Мне это безразлично.

— Я свободный, как горный орел, — хорохорился Реваз, выпячивая сизый подбородок и двигая усами.

«Сейчас он на таракана похож, — подумала Лола. — На черного таракана!» А вслух сказала:

— Ладно, орел, мне нужно еще за чистыми кассетами в одно место зайти.

— «Агфа»? «Басс»? «Живиси»? — деловым тоном осведомился Реваз.

— Японские, по-моему, «Панасоник».

— С десяток устрой мне, Лолик?

— Постараюсь, — поднимаясь из-за стола, пообещала она. Официант уже рассчитывался с Ревазом.

— Ты свободна сегодня вечером? — когда они вышли на знойную улицу, спросил Реваз.

«Иван укатил к черту на куличики... — подумала Лола. — Даже из простой вежливости не пригласил с собой... Чего же мне одной киснуть вечером дома?»

— Что ты предлагаешь, дружочек? — уронила она, глядя под ноги. Ей показалось, что от мусорной урны проскользнула в подвальное отверстие огромная крыса, а может котенок?

— Скучать не будешь,- обещаю, — неопределенно ответил он. По-видимому, не ожидал, что Лола так быстро согласится.

— Встретишь меня в семь у магазина, — сказала она. — Заранее предупреждаю: ко мне сегодня нельзя. Приехал сосед из Мурманска, а стенка между нашими комнатами не капитальная — все слышно.

— Зато мои соседи все на даче, — раздвинул в белозубой улыбке свои тонкие усики повеселевший Реваз.

2

Реваз как солдат перед командиром навытяжку стоял в подвальном помещении овощного склада Кузнечного рынка и слушал Старейшину.. Правда, Старейшина всего на пять лет был старше его, но его слушались все земляки Реваза в Петербурге. Он был среднего роста, широкоплеч, тонконог, как и большинство горцев, черные усы его были густыми, карие узкие глаза острыми, могли вселять страх, когда был в гневе, а Реваз сильно провинился перед Старейшиной. Тот сидел на опрокинутом мешке с картошкой, за его спиной громоздились еще мешки, ящики с цветной капустой, коробки с яблоками. Он был в джинсах, мягкой кожаной куртке со стоячим воротником, белоснежных дорогих кроссовках, сизый подбородок его выдвинулся вперед, густые черные брови сошлись на переносице и шевелились, как две встретившиеся на узкой дорожке гусеницы. Под традиционной огромной кепкой, которую он не снимал и в жару, пряталась плешь с чайное блюдце.

Старейшина быстро говорил на гортанном родном языке Реваза. Он упрекал того за провал в квартире Рогожина. Реваз уверял земляков, что хозяин уехал в Германию, неизвестно когда вернется, а тот заявился через неделю. Неужели он, Реваз, не мог поточнее узнать у этой белой толстозадой сучки из книжного магазина? Или ее задница затмила ему мозги?

«Обзывает сучкой, а сам просил устроить с ней встречу у меня на квартире...» — мелькнуло в голове у Реваза.

Старейшина горевал о потере Тимура, удивлялся как тот с пистолетом в руках не смог справиться с безоружным русским Ваней? Реваз резонно заметил, что «русский Ваня» оказался бывшим десантником и у него был громадный нож. На вид не атлет: чуть выше среднего роста, худощав, интеллигентное лицо, в общем, обыкновенный питерский чувак...