Десятый голод - [71]
— Перчатки, шеф, доставать не надо, я буду драться кулаками!
Ему понравилось это сразу. Он насторожился, стал пристально глядеть мне в глаза, в душу, выискивая во мне тайфун либо его зарождение, как я догадался.
— Какого дана он мастер? — спросил я бесстрастно. И тут он понял, что боем я жил и живу, что давно им зажегся, и быстро успокоился насчет тайфуна.
— Черный пояс, сынок! Мастер пятого дана.
Фанерная тонкая перегородка отделяла раздевалку от зала. Там слышались дикие выкрики Кака-Бабы, скрипы паркетных шашек, шорохи стальных блоков под потолком, ибо, все больше греясь, он входил во вкус, рубил там мешки и груши пятками и коленом, рубил их ладонями — своими убийственными шутукеями и уцукеями, рубил смачно, с уханьем, как топором.
Под все эти звуки моей будущей казни я доставал из фибрового чемоданчика трусы, майку, боксерки — не торопясь облачался. Бандаж с алюминиевым щитком отложил в сторону: бандаж не нужен, Кака-Баба по яйцам обещал не бить. Вытащил бинты. Не намотать ли их на костяшки? Но и это раздумал. Последний бой, чего тут жалеть, какие костяшки! Игра предстоит всерьез: последний бой в моей либо в его жизни — серьезнее уж некуда…
Несколько раз в раздевалку заглянул Рустем-ака, но каждый раз Хилал Дауд отсылал старика обратно: «Абдалла еще не готов! Абдалла в середине разминки! Абдалла не получил последних инструкций!»
— Смотри, сынок, — сказал он мне, заперев раздевалку на ключ, когда я поднялся и стал вытанцовывать начало своей разминки. — Дело все для тебя, конечно, новое, но ты хорошенько выслушай. Он будет действовать со всех зон и во всех плоскостях — у него четыре конечности, ты понимаешь? Это даже не мельница, а мясорубка… Но две дистанции для тебя особо опасны: дальняя и средняя. Ты слушаешь, ты все понимаешь?
Еще бы, никого на свете я не слушал более внимательно, чем его! И никого в жизни так не ненавидел больше… Моя ненависть удесятерила все мои силы, они стали нечеловеческими. Я мог бы сейчас удавить его, как котенка, оторвать ему голову, стереть в порошок. Я был как тайфун… Но именно сейчас он был мне самым дорогим человеком на свете: я жадно впитывал все, что он говорил, и все, что он объяснял сейчас, отчетливо видел.
Он втиснулся в меня животом, обдавая жарким своим дыханием:
— Ну бей же, бей! Руби наотмашь меня руками и ногами! Ага, не можешь? — Прилип ко мне грудь в грудь, обвиснув на мне вдобавок: — Ну что, понял? Мертвый клинч — это твоя рабочая зона! Ближний бой, ты понял?
Я все моментально понял.
— Шеф, дошло! В мертвом клинче работаю крюками и апперкотами — все ясно пока.
— Нет, не радуйся, погоди! В клинч еще надо войти, а Черный Пояс не даст никогда себя связать. В клинч ты входишь один только раз, и этот раз должен быть для боя последним. Ты слушаешь, ты все понимаешь?
Ощущение казни уже отошло от меня. Я даже развеселился:
— Ну, конечно же, слушаю, шеф! Я весь сплошное ухо, сплошной глаз!
— Перестань кривляться, сынок… В клинч ты врубаешься издалека. Он в это время висит в воздухе и что-то такое должен исполнить. Но ты его стережешь… Он взвивается в воздух, в позицию нидан-гери, — вот как, смотри! Выстреливает в тебя ногой — прямо в лоб, в голову, потом гаснет и опускается. А ты стережешь поблизости и вылетаешь с крюком. С правым, с левым — неважно! Но только в челюсть, точно по челюсти… Дело решат сотые доли секунды и миллиметры. Ни миллиметром ближе, ни миллиметром дальше, иначе, если атаку свою зевнешь, он череп тебе расколет. А череп в шотокан-карате раскалывают вот как, смотри!
Он снова отлип от меня, отступил от меня шага на три и принял стойку. Руки его, точно два меча, искривились в мою сторону.
— Вылетай, сынок! Ну вылетай, чего стоишь?
Я с места не тронулся, я сказал, что все понимаю: он подрубает меня стопой по темени, если я промахнусь, и я полечу параллельно земле.
— Ну а рукой, шеф, он перерубает мне позвонки на шее.
— А вот и нет! Он добавляет тебе майк-цуки-гери — направляет полет твой так, чтобы колом вошел ты в землю. Колом, как планирующее копье…
Он опустил руки. Лицо его оживилось.
— Все, сынок, а теперь соберись и не хезай! Смотри коршуном, ну! Смотри на всех соколом… — И повел меня из раздевалки.
Мы шли в зал, а он продолжал науськивать меня, шепча на ухо:
— Да он же чучмек и дикарь, а ты еврей! Он вдвое старше, а ты Самсон… Да ты на себя погляди и на него погляди — возьми себя в руки, а ну не хезай, сынок!
И вдруг восхищенно воскликнул, теперь уже сам себе:
— Не Бухара, братцы, а весь тебе Лас-Вегас родимый! Эх, елки-палки: бокс против карате…
В эту минуту Рустем-ака громко провозгласил:
— Сеид Хилал Дауд, сеид Ибн-Мукла — обоих прошу подняться наверх!
Глава 15 Тление
Я весь ушел в свои далекие воспоминания и бешеный гон моей ручки. Голова горит, я весь возбужден, а когда к вечеру отваливаюсь от стола с этими записями, то сам удивляюсь мешанине стилей — то на родном бухарском, то шрифтом Раши, но больше всего по-арабски, целые главы рифмованной прозы, эдакая манера частного письма. И понимаю сразу, что к этому стилю меня вынуждает образ Иланы, и тут я из кожи лезу…
Для посетителей у меня нет времени. А если честно — я их просто боюсь: не войдет ли в их череде мой убийца?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В сборник вошли семь рассказов современных русских писателей, живущих в Израиле, по эту сторону Иордана. Рассказы весьма разнообразны по стилю и содержанию, но есть у них и одна общая черта. Как пишет составитель сборника Давид Маркиш, «первое поколение вернувшихся сохраняет, как правило, русский язык и русскую культуру. Культуру, которая под израильским солнцем постепенно приобретает устойчивый еврейский оттенок. Библейские реминисценции, ощущение живой принадлежности к историческим корням связывают русских писателей, живущих в Израиле, с авторами, пишущими на иврите».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Реальность — это то, что мы ощущаем. И как мы ощущаем — такова для нас реальность.
Сборник из рассказов, в названии которых какие-то числа или числительные. Рассказы самые разные. Получилось интересно. Конечно, будет дополняться.
Известный украинский писатель Владимир Дрозд — автор многих прозаических книг на современную тему. В романах «Катастрофа» и «Спектакль» писатель обращается к судьбе творческого человека, предающего себя, пренебрегающего вечными нравственными ценностями ради внешнего успеха. Соединение сатирического и трагического начала, присущее мироощущению писателя, наиболее ярко проявилось в романе «Катастрофа».
Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.