Десять ночёвок - [12]

Я смотрела на образцы шлама, все очищенные и разложенные по лоткам рядом с микроскопом. Каждую пробу отделяли десять футов проходки. До чего хочется, чтобы шлам волшебным образом превратился в песчаник Тенслип! А еще чтоб в первом же образце песчаника оказалось приличное количество нефти, чтоб она прям струилась, пока я обрабатываю пробу растворителем, — я бы тогда поехала в город и угостила всех выпивкой в баре «Лосиный рог» в память о Билле.

«Билл. Что же случилось с тобой, друг? Почему ты не вписался в тот поворот?»

Грустно достичь формации Тенслип без Билла. Его бы так взволновал успех. Геолог планировал вгрызаться в толщу долгожданного песчаника керноотборником, едва мы достигнем кровли. Керн — четырехдюймовый цилиндр, вырезанный живьем из породы, лучший способ увидеть ее как есть. Когда лебедка только поднимает его из скважины, керн еще дымится теплом земных недр, нефть сочится и истекает из всех его трещинок, полостей и прослоек. Керн маркируют, заворачивают и отправляют в лабораторию, где люди не ложатся спать ночь напролет, чтобы высверлить из него пробы и изучить свойства: проницаемость, пористость, объемную плотность. Для геолога, который обычно вынужден полагаться на косвенные подсказки, такие как данные каротажа или поверхностные обнажения горных пластов, керн подобен любовному письму от самой Матери-Земли.

А сейчас мы, наверное, не будем брать керн. Эд Мейер заявит, что это чересчур дорого.

Тоска съедала меня. Вспоминался вечер, когда Билл вытащил из своей папки тонкую книжицу и показал мне карты, как выглядела география Вайоминга триста миллионов лет назад, когда песчаник Тенслип песчаными дюнами покрывал берега древнего моря.

— Видела когда-нибудь отложения Тенслип, где они выходят на поверхность недалеко от Хаятвилля? — спросил меня Билл. — Вон там, у гор Биг-Хорн, где слои поднимаются и видны на размытых участках. Это как чертова машина времени, будто гуляешь вдоль моря, бродишь среди песчаных дюн. Море песка рядом с морем воды. Можно увидеть косую слойчатость на пологих поверхностях дюн, такие слойки песка накладывались друг на друга, когда дюна мигрировала под действием ветра. Словно вчера все произошло. Те же косые слойки можно увидеть и в керне… по крайней мере, до тех пор, пока вся эта нефть не вытечет наружу и не начнет обволакивать его! — Он маниакально захихикал, встопорщив усы, затем откинулся на спинку стула и вздохнул. — Тенслип — прекрасное песчаное море, — размышлял он, невольно улетая в первозданное прошлое так, как это умеет только геолог. — Представь себе песчаные дюны отсюда до Колорадо. Знаешь, как формация получила свое название?

— Есть такой городок, Тен-Слип, верно? Назван в честь скалы, или скала в честь города?

— Скала в честь города. В каньоне, в горах Биг-Хорн, есть родник. Индейцы разбивали здесь временный лагерь весной по пути в Ларами. Таких лагерей на пути было десять, улавливаешь? То есть «тен слипс» — десять ночевок от того места, куда направлялись.

Пока Билл рассказывал, мой разум тоже упорхнул в прошлое, пролетев мимо давно заброшенных индейских лагерей, назад через сотни, тысячи, затем миллионы лет; слова геолога превратились в моем воображении в одеяло из песка толщиной в сотни и сотни футов и площадью в тысячи квадратных миль, теперь лежащие в тысячах футов под нами, погребенные другими многовековыми отложениями. «Какие секреты хранят недра? — думалось мне. — Какое богатство знаний откроется, когда мы пробудим «слой Десяти ночевок» и прикоснемся к его сокровенной древней душе?»

Своеобразная какофония скрежета и визга, предвещавшая соединение новой трубы с бурильной колонной, вернула меня из пенсильванского периода[2] в наши дни. Я на автомате отметила соединение в ведомости. «Еще девяносто футов трубы в скважине. До чего скучно! Как заезженный анекдот. Задолбало все…» Вскоре звук двигателей вновь изменился, когда ротор начал вращать трубу.

Затем скрежет металла привлек мое внимание. Я вскочила, бросилась наружу и увидела, как яростно хлещут тали буровой колонны. Вышка дрожала. Я видела, как верзила по имени Эмо торопливо спускался по лестнице, крича что-то, чего я не смогла разобрать. Я поспешила в буровой блок.

Там я обнаружила Джонни и Фрэнка за недолгой перепалкой. Слов было немного, но сказано многое. Они с горечью смотрели на застывший в неподвижности ротор, что указывало на остановку бурильной колонны. Я схватила Уэйна за воротник, а тот пробубнил что-то вроде: «Это все гребаный раствор».

Конечно. Эд поменял раствор. Это, а также тот факт, что авария произошла сразу после соединения труб, когда бурильная колонна в течение нескольких минут неподвижно висит в скважине, — подсказали мне, что пока насосы были отключены для соединения труб, твердые частицы во взвеси бурового раствора, скорее всего, осели и застыли, зацементировав долото. В чем Фрэнк убедился на собственном горьком опыте, когда снова запустил ротор, чтобы вращать бурильную колонну. Позже, расспросив Джонни, я узнала, что бурильная колонна длиной четыре с половиной тысячи футов обладает такой гибкостью, что требуется три оборота ротора, прежде чем крутящий момент передастся на дно. В тот самый момент что-то с резким щелчком сломалось.