Десять ночёвок - [10]

Глава пятая

Когда я нагнулась к виброситу зачерпнуть образец, поднятый с глубины 4380 футов, солнце уже взошло над бескрайними бедлендами прерий, рассыпая золото по жесткой траве, отчего каждая веточка на кустиках полыни контрастно подсвечивалась на фоне серо-голубых теней. Холмы, окаймлявшие горизонт на востоке, окрасились в приглушенные оттенки ярко-бордового, кремового и голубого. На западе, за гребнями гор Абсарока, садилась растущая луна. Утренний воздух пронзила радующая сердце трель лугового жаворонка, первого этой весной, который соперничал с гулом двигателей.

Я миновала буровой блок, где все шло своим чередом: под действием оглушительно ревевших двигателей ротор вращал бурильную колонну, которая медленно опускалась через его круглую металлическую втулку шириной два фута и высотой один фут, а где-то на другом конце буровой колонны, на тысячи футов под моими ногами неумолимо, удар за ударом вгрызалось в твердый камень долото. Вся буровая установка с ее 120-футовой вышкой, пятью дизель-электрическими двигателями, чудовищной лебедкой, тридцатифутовой отапливаемой бытовкой и паутиной мостков и лестниц равномерно вибрировала в неподвижном утреннем воздухе.

Я распахнула дверь бытовки и вплотную подошла к столу для документации. Над ним висела доска объявлений с обязательными правительственными постановлениями о правах работников, трижды отксерокопированные карикатуры и тот похабный календарь «Острая штучка» с фигуристыми цыпочками, которые круглый год ходят в купальниках и вооружены различными инструментами. Рядом висел радиотелефон. Бурильщик Бад, работающий с полуночи до восьми утра (на промысле это называется «сменой»), стоял у стола, опершись всем весом на его передний край, и обновлял журнал бурения. Я сравнила свои записи с его.

— Не капай мне на ноги этой гадостью, — прогрохотал Бад из глубин своего мамонтового нутра и показал неполный ряд неухоженных зубов, потешаясь над абсурдностью бережного отношения к его грязным ботинкам.

Я рассмеялась и в знак раскаяния жестом предложила отполировать ему обувь рукавом моей спецовки.

— Вот-вот! — проревел бурильщик и впился в плитку жевательного табака толстыми, словно сделанными из резины губами. Смех вызвал приступ кашля, и Бад сплюнул табачный сок в пластиковый стаканчик. — У меня дома еще одну пару надо бы почистить. Ты берешь разумные цены, дорогуша?

Утренний свет, просачивавшийся сквозь брезентовую ткань, которая служила стенами в блоке бурения, становился все сильнее и сильнее, размывая ряды флуоресцентных ламп, что ярко освещали безлунную ночь в предрассветные часы. Большой мясистой рукой Бад щелкнул по выключателю, зеленоватое освещение погасло до тех пор, пока не закончится наступивший день. Я прошла обратно по буровому блоку и спустилась к трубному двору, спрыгнув с последнего короткого пролета на раскисшую землю.

Джонни стоял в дверях своего трейлера, рассвет осветил его лицо оранжевым цветом. Мужчина поманил меня, я бросила пакет с образцами на ступеньку трейлера и подошла к прорабу.

— Сегодня поминальная служба по Биллу, — сказал Джонни. — Подходящий день. Лучше и не угадаешь.

Сердце мое дрогнуло. Может, служба пройдет во второй половине дня, и я смогу присутствовать.

— Где?

— Денвер.

Чтобы скрыть разочарование, я спросила:

— Откуда знаешь?

— Его вдова сообщила. Милая леди.

— Леди? Билл был женат на леди?

— Высшего сорта!

Трудно представить, Билл был мужчиной весьма простым.

— Как ты с ней познакомился? Не помню, чтобы она когда-нибудь навещала его здесь.

Голос Джонни стал хриплым:

— Встретил ее в городе, когда она пришла за телом. Я забирал для нее вещи Билла из трейлера.

— Так это ты обчистил трейлер Билла?

Джонни бросил на меня острый, любопытствующий взгляд, его жесткая кожа напряглась в уголках глаз.

— Да.

— Ах так… А куда ты дел его бумаги?

— Какие бумаги?

— Ну, знаешь, его отчеты, карты и прочее.

— Не в курсе. Не было никаких бумаг. Только личные вещи в спальне. Одежда там и так далее.

— Когда ты забрал его одежду? — В ту ночь я не заглядывала в спальню Билла. Возможно, вещи все еще лежали там, когда мы с Уилли столкнулись в три часа ночи.

— На следующий день. — Глаза Джонни сузились еще больше. — Почему ты хочешь это знать?

— Просто интересуюсь. Ты заметил кого-нибудь…

— Погоди-ка, Эм. Наверное, их забрал один из ребят из офиса Коди.

— Они были здесь в ту ночь?

— О чем ты говоришь? — уставился на меня Джонни.

Я старалась не вспугнуть его.

— Ой, да ни о чем.

— Чушь. — Тот веселый, приятный мужичок невеликого ума, каким Джонни обычно держался на людях, сразу исчез. Я усиленно сочиняла какую-нибудь отмазку, чтобы прервать разговор — сослаться на зов природы или что-то в том же роде, — но Джонни повернулся ко мне всем корпусом, и я узнала эту позу: она означала, что он получит ответ здесь и сейчас.

— Ладно. Тут обнаружилось, что бумаги исчезли.

— Когда?

— В три часа ночи, когда я… типа, зашла к нему. Говорят, Билл умер в девять или около того. Шустро сработано, надо сказать.

Джонни раздраженно вздохнул, и не совсем было понятно, что его раздражало — я или мои вопросы.

— Это бумаги компании, ее собственность. Их бы не оставили там пылиться просто так.