Десять ночёвок - [11]

Теперь была моя очередь говорить «чушь», но я решила сказать это на свой лад:

— Билл никогда не запирал трейлер. Бумаги там валялись каждый раз, когда он уезжал в город. И кажется странным, что тот, кто взял их, не согласовал этого с тобой, Джонни.

— Думаю, ты права, Эм, — ответил Джонни и, не добавив ничего более, удалился. Я вернулась в трейлер и молилась, что не зашла слишком далеко. Надо надеяться, что деликатность положения заставит Джонни помалкивать. Прораб на буровой для того, чтобы поддерживать бесперебойную работу, а не способствовать появлению проблем.

За несколько минут до восьми тишину на буровой оборвало прибытие Фрэнка с дневной сменой. Рабочие надевали комбинезоны, прятали коробочки с ланчем в шкафчики в бытовке. Такими восьмичасовыми вахтами поддерживалось круглосуточное вращение буровой колонны, изо дня в день, пока скважина не иссякнет. Утомительный график принимался с тихой гордостью, отпечатавшей на лице каждого человека: «У нас есть работа. Хвала небесам, у нас есть работа».

Ночная смена доставала личные вещи из шкафчиков и разбредалась к своим шести пикапам, шести рюкзакам и шести долгим поездкам домой. Пока машины ребят покидали трубный двор, маневрируя и громыхая сцеплениями, служебный «олдсмобиль» Эда Мейера успел преодолеть подъем и ворвался во двор. Эд ударил по тормозам, заглушил мотор и теперь прохлаждался за рулем, докуривая оставшуюся сигарету. Хэнк Уиллард, помощник Мерла Джонсона, сидел рядом с ним и потягивал кофе из термоса. Минут через пятнадцать босс завел двигатель, выехал со двора и исчез. Ставший классикой карающий заезд Эда Мейера. «Проверка на вшивость», — как выражался босс.

Скрежет и рев моторов буровой установки, знай себе, продолжался. А я продолжала заниматься своими обязанностями. Прибывшая бригада — своими. Ребята таскали трубы, обеспечивали процесс бурения, готовили буровой раствор из пятидесятифунтовых мешков, бегали вверх и вниз по лестницам и мосткам, словно муравьи, заботящиеся о муравейнике.

В девять часов я сидела у себя за столом и разглядывала в микроскоп последний из образцов шлама, который ехидно доказывал, что мы все еще фут за футом проходим унылый серый сланец. Из задней комнатки доносилось тихое похрапывание Ховарда. Его организм во всю старался поскорее переработать алкоголь, прежде чем хозяин проснется и вновь зальет глаза.

Во двор въехал темно-синий пикап. Из него вышел Чет Хокинс в шляпе для уикенда — черном «стетсоне» с красивыми перьями фазана, образующими полукруг над полями спереди. Чет постучал в дверь Аликс, и она вышла поболтать.

На этот раз ветер дул с нужной стороны, и я слышала почти весь разговор.

— Привет, Аликс, — произнес он, — я тут проезжал мимо, решил посмотреть, что к чему.

Он поставил ботинок на задний бампер ее машины и оперся локтем на колено, отчего его атлетически сложенное тело эффектно изогнулось. Мужчина выглядел так, будто только что вышел из душа, красивый, с румянцем на щеках, полный здоровья и добрых намерений.

Аликс прижала журнал к груди и улыбнулась.

— Ну, и что к чему? — спросила она. Двое улыбнулись друг другу и разразились очаровательным смехом ни о чем и обо всем.

— Знаешь, Аликс, — растянул губы Чет, — насчет той прогулки верхом, ты ее так хотела. Думаю, я смогу найти животное, которое не сбросит тебя на первый же кактус опунции.

— Звучит убедительно.

— Как насчет завтрашнего утра?

— Хм, это воскресенье… Полагаю, да, можно немного отвлечься.

— Хорошо. Я отвезу тебя на правительственные земли. Может, увидим тех диких лошадей, о которых я тебе рассказывал. — Он выпрямился и перенес вес на другую ногу, демонстрируя мускулистые бедра и плоский живот с другого привлекательного ракурса.

— Звучит неплохо, — сказала Аликс, мило выпрямляя спинку. — А еще ты должен отвести меня в ту долину, где токуют шалфейные тетерева.

— Как скажешь. Надеюсь, они будут токовать вовсю, Аликс. — Он наклонил голову к ней, широко улыбаясь. — Аликс. Мне нравится это имя.

«Не гони, Аликс, — подумала я. — Шалфейные тетерева будут не единственными, кто токует в той долине. Похоже, у гоминидов тоже брачный сезон».

С каждым часом время моей смены тянулось медленнее, сбавлялся и темп работы. Мягкие краски раннего утра становились все резче по мере того, как солнце поднималось все выше по небосводу. Излишек кофе делал меня раздражительной, становилось все труднее отрисовывать фут за футом очередную меловую метку на трубе, и я поймала себя на том, что мечтаю о дне, когда мы пробьемся сквозь карбонатные породы формации Фосфория к нашей цели — прекрасным песчаникам Тенслип. Этот день означал для меня освобождение, конец работы, которая перестала доставлять удовольствие. Когда дойдем до Тенслип, мне нечего будет здесь делать. Мой трейлер отбуксируют со двора в тот же день, когда установят обсадную трубу.

Рев моторов буровой установки вторгся в мой разум, разрывая и разгрызая его, словно цепная пила. Вонь растворителя от моих лотков для проб, смешанная с приторным, застарелым запахом сигарет Ховарда, грозила головной болью. Один из тех дней, когда я по-настоящему ненавидела свою работу.