Деструкция - [5]

Шрифт
Интервал

* решение, обязывающее, по крайней мере, к деятельной сублимации, но, конечно, не обязательное по сути [минут через сорок ± пять он непременно бы уже осматривался в посторонней & постиранной наспех постели, с ужасом сожалея о себе, как сожалеет всякий нормальный мужчина, опроставшийся без предварительных ласк и, в общем-то, без особой нужды, — все именно так <± оргазм>, если бы не вспомнил о фотопленке, которую, согласно инструкции, следовало проявлять как можно скорее после использования].
** по более трезвому рассуждению, все-таки никуда он не звонил & милостыни не подавал, не потому, что было жаль денег, а потому, что попросту не умел ее подавать, да и к тому ж плохо переносил изъявления площадной благодарности. <В общем говоря, в пожертвовании являлось для него нечто не переносимое чисто физиологически.>
*** <…> Ригой до сих пор представлялось ему чем-то не вполне пристойным, он стыдился этих своих снов как физического недостатка, при том, что не умел толком даже различать & помнить их & случалось, иногда краснел, проснувшись. Общим местом в его метафизических метаниях была некая фатальная несоразмерность ландшафтов — мнимого и реального. Но был это, скорее, не столько аспект совместимости, сколько аспект узнаваемости. Мнимой Риге не нужно было простираться на пол-Прибалтики & подпирать небо, она могла быть заявлена всего лишь ржавым & замшелым углом в какой-нибудь тлеющей подворотне, но зато угол этот, если б он только существовал в действительности (и, соответственно, был бы нанесен на карты), Н . мог бы найти с закрытыми глазами. Быть может, за тем он и стремился в реальный город — за тем, чего в нем никогда и не было?
* то же самое с Сигулдой <“Das Schlo b ”>: до замка он так и не дошел, увяз в безлюдной тевтонской деревне; толпившиеся, будто в дебюте, фигуры башен не уступили ему гористого горизонта, он фотографировал их через окно вагончика подвесной канатной дороги. Единственный, конечно, пассажир. (Большинство этих снимков в послесловии к протоколу окажется забраковано судом.)
** буквально: “…бумага провоцирует логику, которая есть такая же невозможная вещь, как состояние идеального газа или perpetuum mobile”.
*** Нам представляется логичным, что днем светит солнце и что при отрицательной температуре вода становится льдом — однако это не логика, это лишь привычный нам порядок вещей, который, слава Богу, нисколько от нашей логики независим, и который, если задуматься, чужд и не понятен нам ровно настолько же, насколько чужды и невообразимы погоды внутри какой-нибудь черной дыры. “Понять — значит упростить”, — не так, а много хуже: понять — значит исказить.
**** сохранившихся версий [две] немного: №1 Сперма — бензин творчества. №2 Сперма — сопли либидо. [три?] №3 Ложь — это клей, которым смазаны подступы к вершинам (игра слов: клей — это имя известного <…>).
***** <…> “минуя минет”. Ibidem.
****** смысл: воспоминание об утрате есть лишь раздражение жалости за собственные страдания. Что такое утрата, мы, кажется, забываем на следующую минуту после шока. И помним одно то, как это страшное и, в сущности, так и не понятое нами событие заставило нас страдать. Мы способны жалеть — пускай и под чужими именами — только самих себя.
* конъектура: <забвение нам тоже дано в артефактах>
** есть: человек
*** бесконечность: есть
**** далее: [в Лиепая] в кафе они смотрели друг на друга, как смотрят в окно, к тому же прошлое их оказалось благодарным занятием — убеждаясь мало-помалу, что тут уже нечем рисковать, не ввязываясь в паузы, они охотно уступали его друг другу, но и отвлекались азартно, откладывая его до следующего удобного затишья, мысленно отбивая такт…
***** далее: была минута слабости, но что-то подсказывало ему, что и сам-то он, быть может, не стоит одной этой минуты. Вот ведь что: стоило ему предположить в Вере родного человека [успешное соитие стоило], как он оттолкнул ее.
******* впрочем, не по-человечески выглядит все, чего ни коснется человек
*********** ECCE HOMO
†                                                        ·
Через 3 интервала                              ·
выключив свет                           белый шум
подумав, все-таки                      белый шум
он                                                      ·
|                                                        ·
в ванной                                             ·
на змеевике                                       ·
СС:(†        Бог — это возможность потери           ·
†С:(С        потеря — это возможность Бога          ·
:(цѠ       Возможность — это потеря Бога          ·
С†:(С        Это — потеря возможности Бога   белый шум

Еще от автора Андрей Аратович Хуснутдинов
Сказка о Золотой рыбке

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Господствующая высота

Андрей Хуснутдинов родился в Фергане, живет в Алма-Ате. Его книги выходили в издательствах «АСТ», «Эксмо» и др. Роман «Столовая гора» в 2008 году вошел в лонг-лист премии «Русский Букер».


Тремоло

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Гугенот

Возможно ли предвидеть будущее или даже — планировать его? Странные сообщения, звонки, записки. Предсказанные события и запрограммированные встречи, рядящиеся обычной случайностью. Любой может быть вовлечён в эту незримую и опасную игру. Попытки разобраться в происходящем не просто тщетны, но пагубны, как неосторожные движения увязшего в болоте человека. Когда слишком пристально вглядываешься в будущее, уже и прошлое не так прочно, и настоящее — зыбкий мираж.Кто затеял все это и, главное, зачем?


Столовая Гора

Опасные тайны города золотодобытчиков хранят не его заброшенные, бездонные штольни, а куда более скрытные и глубокие помещения — души его обитателей. Цена расследования этих секретов — цена приобщения к ним.Обычное задание для обычного агента. Обычный городок с обычными жителями… Но не всегда поиски истины приводят к ожидаемому результату. Ведь стоило лишь неловко задеть это осиное гнездо, как из недр земли наружу начала медленно подниматься пугающая и необратимая, туманная и непостижимая… правда.Входящие в Гору, оставьте упованья.


Туника Таис Афинской

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Соло для одного

«Автор объединил несколько произведений под одной обложкой, украсив ее замечательной собственной фотоработой, и дал название всей книге по самому значащему для него — „Соло для одного“. Соло — это что-то отдельно исполненное, а для одного — вероятно, для сына, которому посвящается, или для друга, многолетняя переписка с которым легла в основу задуманного? Может быть, замысел прост. Автор как бы просто взял и опубликовал с небольшими комментариями то, что давно лежало в тумбочке. Помните, у Окуджавы: „Дайте выплеснуть слова, что давно лежат в копилке…“ Но, раскрыв книгу, я понимаю, что Валерий Верхоглядов исполнил свое соло для каждого из многих других читателей, неравнодушных к таинству литературного творчества.


Железный старик и Екатерина

Этот роман о старости. Об оптимизме стариков и об их стремлении как можно дольше задержаться на земле. Содержит нецензурную брань.


Двенадцать листов дневника

Погода во всём мире сошла с ума. То ли потому, что учёные свой коллайдер не в ту сторону закрутили, то ли это злые происки инопланетян, а может, прав сосед Павел, и это просто конец света. А впрочем какая разница, когда у меня на всю историю двенадцать листов дневника и не так уж много шансов выжить.


В погоне за праздником

Старость, в сущности, ничем не отличается от детства: все вокруг лучше тебя знают, что тебе можно и чего нельзя, и всё запрещают. Вот только в детстве кажется, что впереди один долгий и бесконечный праздник, а в старости ты отлично представляешь, что там впереди… и решаешь этот праздник устроить себе самостоятельно. О чем мечтают дети? О Диснейленде? Прекрасно! Едем в Диснейленд. Примерно так рассуждают супруги Джон и Элла. Позади прекрасная жизнь вдвоем длиной в шестьдесят лет. И вот им уже за восемьдесят, и все хорошее осталось в прошлом.


Держи его за руку. Истории о жизни, смерти и праве на ошибку в экстренной медицине

Впервые доктор Грин издал эту книгу сам. Она стала бестселлером без поддержки издателей, получила сотни восторженных отзывов и попала на первые места рейтингов Amazon. Филип Аллен Грин погружает читателя в невидимый эмоциональный ландшафт экстренной медицины. С пронзительной честностью и выразительностью он рассказывает о том, что открывается людям на хрупкой границе между жизнью и смертью, о тревожной памяти врачей, о страхах, о выгорании, о неистребимой надежде на чудо… Приготовьтесь стать глазами и руками доктора Грина в приемном покое маленькой больницы, затерянной в американской провинции.


Изменившийся человек

Франсин Проуз (1947), одна из самых известных американских писательниц, автор более двух десятков книг — романов, сборников рассказов, книг для детей и юношества, эссе, биографий. В романе «Изменившийся человек» Франсин Проуз ищет ответа на один из самых насущных для нашего времени вопросов: что заставляет людей примыкать к неонацистским организациям и что может побудить их порвать с такими движениями. Герой романа Винсент Нолан в трудную минуту жизни примыкает к неонацистам, но, осознав, что их путь ведет в тупик, является в благотворительный фонд «Всемирная вахта братства» и с ходу заявляет, что его цель «Помочь спасать таких людей, как я, чтобы он не стали такими людьми, как я».