Деревенская околица. Рассказы о деревне - [9]

Витька совсем уже оклемался и шипит как змей.

— Одевайся! — швыряет мне китель и каску с убитого немца. Я ничего не понимаю, давай артачиться, а он как загнёт матом.

Того и гляди, нагрянут немцы и нам хана. Одел я мундир поверх халата, подошёл к Ване, а он не дышит. Я документы вытащил, а сам реву в голос. Но что-то надо делать, выскочили во двор, видим — мотоцикл тарахтит на малых оборотах, а Витька давно всё продумал, сразу за руль. Торопит меня. Я ему кричу:

— Ваню бы прихватить, хоть схоронить по-людски.

Витька, аж затрясся.

— Ты о себе думай! Ему уже не поможешь, похоронят без тебя. Ты сам маленько-то соображай, не видишь, что творится?

Тут на наше счастье появляется с тачкой Ермолай Дмитриевич. Увидел нас, думает немцы, затрясся, глаза округлились. Кое-как привели его в чувство, признал нас. Я со слезами прошу его:

— Ермолай Дмитриевич! Родненький! Ваню убили. Вы уж его похороните по-христиански, а то и нам тут каюк будет. Заберите всё, что в складе: масло, яйцо, соль, сахар — всё берите. Только схороните его, — а сам опять реву, как маленький.

Витька хватает меня за шиворот и в коляску. У меня от этих событий в голове всё перепуталось, ничего не соображаю. Зато у Витьки наоборот, голова работает как часы. Он уже в себя четверть огнетушителя браги влил и ему всё ясно и понятно.

Вылетаем на улицу, городок уже немцы заняли. Везде машины, танки, и, конечно, у них по первости неразбериха. А это нам наруку, Витька городок знал как свои пять пальцев, потому мчимся окраиной, никто не останавливает, ноль внимания. Оно и понятно, мотоцикл ихний, мундиры тоже, да ещё в касках. Наконец выскочили за городок, там уже блокпост стоит, и орут что-то.

Останавливают. Витька чуть притормозил, а только поравнялись, как даст газу и попёрли. Немцы и сами не поняли, что к чему, даже не стреляли. А километра через три опять немцы и танк, он стволом дорогу перегородил, как шлагбаумом. Всё, думаю, отгулял ты своё Федя, и аж зажмурился. Витька притормозил, а потом по газам, поднырнули под ствол, и хватили вперёд.

Те заорали, потом пальбу открыли, но Витька так хватил, ещё и петляет по дороге как заяц, и обошлось. Только я оборачиваюсь и вижу, — царица небесная! Это что же такое? Они, сволочи, башню танка разворачивают и вот-вот вдогонку плюнут.

— Витька, — кричу, — они сейчас шарахнут из танка!

Тут на наше счастье впереди взорванный мост и объезд. Только мы нырнули с трассы, а по тому месту, где нам быть, ка-ак ахнет снаряд! Святые угодники!

Страсти-то какие, по нам вдогонку уже снарядами кидают. Мчимся дальше. Чую, у меня живот стал липкий и как бы мокрый. Думаю, — ранило в брюхо. И сразу голова закружилась, затошнило, во всём теле слабость. Сунул руку за пазуху, смотрю, — нет крови, а рука мокрая и липкая. Лизнул, понюхал — так и есть! Они фляжку с хмелевой закваской расстреляли. Ну не сволочи? Конечно, это плохо, но хорошо то, что тошнить перестало.

— Как бы нам на своих не нарваться в этом маскараде, — кричит Витька, — ещё пристрелят. Ты попробуй своим халатом размахивать, как белым флагом.

Я так и сделал, задрал полу халата и держу перед собой, а она полощется. И правильно, что так сделали. Вдруг впереди выскакивают два красноармейца, затворы винтовок передёргивают, кричат:

— Стой, стой! Хенде хох, падлы!

Встали. Через время появляется лейтенант, похожий на особиста и сразу нас за жабры: кто, что, откуда, как и почему? Давай мы объяснять, так, мол, и так. Мы парни с пекарни, жалко что Ваню убили, только и мы двоих немцев угрохали, ещё жалко, что фляжку с закваской пробили. В общем, от переживания валим всё в кучу, радуемся что попали к своим. Но лейтенант перебил.

— А где же пекарня? Неужели этот пулемёт булки печёт?

— Вот пекарни нет. Капитан Иванов конфисковал все машины, муку пришлось утопить, а всё оборудование бросить.

— Документы! — грозно орёт лейтенант.

Подаём красноармейские книжки, я и Ванины документы сую. Всё сходится. Витька даже оседлал своего конька, многозначительно намекает, мол, он Тухачевский Виктор Михайлович, да только не тот случай, дело серьёзное. Лейтенант язвит:

— Интересно, машины у вас конфисковал капитан с редкой фамилией — Иванов. Этот, Тухачевский, что же ты, старшина, оплошал? Назвался бы Блюхером, Чапаевым, — а потом ка-ак рявкнет, — теперь посмотрим ваши настоящие документы! Обыскать!

— Какие ещё документы? Вы что? Мы же русские, с пекарни.

Стали трясти «наши» немецкие мундиры и достают документы немцев. Тут уж лейтенант совсем озверел. Кричит:

— Что сволочи, номер не прошёл, это уже ближе к истине! Знакомые штучки Абвера и его разведки. Арестовать!

Сидим мы в каком-то полуподвале, под потолком зарешёченное окошко. Полумрак. На душе муторно, ясно, что всё идёт в спешке. Из тех, кто вышел из окружения, идёт переформирование, особисты долго вникать и разбираться не будут. Не то время. Расстреляют, как пить дать. Вот уже вечер, снаружи ходит часовой.

В подвале не понять, где запад, где восток, окно хоть и зарешёчено, но глядится как светлое пятно в подземелье. Я молюсь на него, как на икону, прошу нашего Господа заступиться, а если и выпадет погибель от своих, то отпустить им грехи за нас безвинных.