Деньги - [7]

Шрифт
Интервал

— По своим соображениям я бы процесса не начал, — проговорил Анатолий Павлович, — но на законном, основании, конечно, потребовал бы от тебя должного.

— Ну, вот-вот, — я про законные основания и говорю… хотя я тебе не советовал бы держаться одной буквы закона. Ведь если подводить под закон все наши деяния, то быть может тебя первого пришлось бы лишить прав состояния.

Товарищ прокурора дёрнул головой.

— To есть, что ты хочешь этим сказать? На что намекаешь?

— Да ни на что в особенности. Я только говорю, что за тобой, как за каждым водятся грешки, за которые очень легко привлечь к законной ответственности.

Анатолий взбесился окончательно.

— Я тебя покорнейше попрошу не говорить намёками, а сказать прямо, в чем ты хочешь меня обвинять?

Иван Михайлович пожал плечами.

— Да ни в чем я тебя не хочу обвинять. Но согласись, — ведь кому не был известен твой роман с женою Поплавского? Даже сам Поплавский был достаточно обо всём осведомлён. Все отлично знают, что ты через него получил место, потому что Поплавский действительный тайный и хотел тебя убрать подальше от себя.

— Положим, это всё было не так, — заметил, стискивая зубы, Анатолий Павлович.

— Положим, что было так. Жена Поплавского ведь удивительно глупа: она, когда ты её бросил, ездила по Петербургу, от злости задыхалась и всех уверяла, что сама тебе выхлопотала место в отъезд, потому что ты ей надоел своим ухаживаньем.

— Ах, вот как! — удивился юрист.

— Успокойся, — никто ей не поверил; все поняли, что это целиком твои штуки. Но, очевидно, ты в этом не видишь состава преступления? Так я тебе объясню. Когда муж имеет повод ревновать свою жену, он поступает трояким образом: во-первых — вызывает соперника на дуэль; во-вторых — если дуэль для него неудобна, он при первом удобном случае надаёт ему пощёчин и спустит с лестницы; и есть ещё третий исход, — к которому прибегают редко, но к которому на моих глазах прибег один тоже юрист — судебный следователь. Он подал на своего соперника в суд и добился того, что его посадили на полтора года… Так вот и я, зная твоё curriculum vitae[5], думаю, что, по совокупности обвинений, тебя вообще можно было бы посадить лет на пять… Нет, погоди, не перебивай меня. Это с точки зрения твоей законности. Ну, а если мы посмотрим с этической точки зрения, будем обсуждать твои деяния только как поступки нравственного или безнравственного человека, — тогда, пожалуй, дело будет ещё хуже.

— Так вот ты какого мнения обо мне? — всё ещё сквозь зубы сказал Анатолий. — Я не знаю, зачем тогда вообще нам разговаривать друг с другом… и даже кланяться на улицах?

— Ну, отчего же не кланяться! — возразил Иван Михайлович. — Тебе не кланяться, тогда придётся от половины города отворачиваться.

Толстый, носатый грек в соломенной шляпе, с крупным брильянтовым перстнем на среднем пальце подошёл к ним.

— А не повинтить ли, господин прокурор? — спросил он. — Завтрак ещё через час, в карантин нас повезут перед обедом. Скучно. Партия составилась.

— Да, пойдёмте, — снисходительно ответил Анатолий Павлович, и они пошли в рубку.

V

Тучи надвинулись со стороны Чёрного моря. Холодный, косой дождик прыснул сбоку, и палуба стала блестящей, точно её густо покрыли лаком. Все попрятались по рубкам и каютам. Куры и петухи нахохлились в своих клетках, не предвидя ничего хорошего в будущем, замечая, как ряды их с каждым днём редеют, и догадываясь, что полупьяный повар уносит очередных птиц на жестокую казнь.

Иван Михайлович два раза обошёл всю палубу, из конца в конец, насчитав от носа до кормы около двухсот шагов, а Тотти, которую он искал, не встретил. Ему не хотелось подходить близко к нарам, где поместились богомолки, отдельно от мужчин, так как он не хотел быть навязчивым. Но ему было скучно без неё. Ему хотелось чем-нибудь услужить ей, сделать ей что-нибудь приятное, и так, чтоб она об этом не знала. Ему хотелось предложить ей перейти в первый класс и обедать с ними. Но он догадывался, что это предложение её обидит, и она резко откажется.

Он спустился в каюту. Там лежал бухгалтер и с упорством подыскивал рифму на «чёлны», так как ни «волны», ни «полны» его не удовлетворяли. Он лежал на спине, уперев ноги почти в потолок, и царапая слова карандашиком в записной книжке. Иван Михайлович лёг на свою кровать и стал осматривать давно надоевшую каюту, находя безвкусным сочетание линий иллюминатора с выгнутым ребром борта и кривой балкой потолка. Наглухо приделанный к стене спасательный пояс казалось смеялся над пассажирами и говорил: «А ну-тка, попробуй, отстегни меня, и топором не отделишь от стенки, так я к ней прилип». Косой дождик мелкой пылью врывался в каюту, и делал воздух влажным. Дышалось легко, как на севере: не было той истомы, которая на юге так невыносимо тяжела для северянина.

— Да бросьте, Алексей Иванович! — сказал архитектор. — Что вам за охота возиться с поэзией? Берите пример с меня: я не сочиняю проектов.

— Оставьте, — откликнулся бухгалтер и опять ушёл в свои рифмы.

Опять послышались голоса и вверху, и внизу. Должно быть причалила лодка, ходившая в карантин. Архитектор поднялся на палубу и снова наткнулся на санитара. В третьем классе была тревога, и стоял неясный гул недовольных голосов. Он пошёл к капитану.


Еще от автора Петр Петрович Гнедич
Семнадцать рассказов (сборник)

Сборник рассказов.Санкт-Петербург: Типография Н. А. Лебедева, 1888.


Книга жизни. Воспоминания, 1855–1918 гг.

Петр Петрович Гнедич — русский прозаик, драматург, переводчик, историк искусства, театральный деятель.Книга воспоминаний — это хроника целых шестидесяти лет предреволюционной литературно-театральной жизни старого Петербурга и жизни самого автора, богатой впечатлениями, встречами с известными писателями, художниками, актерами, деятелями сцены.Живо, увлекательно, а порой остроумно написанные мемуары, с необыкновенным обилием фактических деталей и характерных черточек ушедшей эпохи доставят удовольствие читателю.


Античное искусство

Интересна ли современному человеку история искусства, написанная почти полтора века назад? Выиграет ли сегодня издатель, предложив читателям эту книгу? Да, если автор «Всеобщей истории искусств» П.П. Гнедич. Прочтите текст на любой странице, всмотритесь в восстановленные гравюры и признайте: лучше об искусстве и не скажешь. В книге нет скучного перечисления артефактов с описанием их стилистических особенностей. В книге нет строгого хронометража. Однако в ней присутствуют – увлеченный рассказ автора о предмете исследования, влюбленность в его детали, совершенное владение ритмом повествования и умелое обращение к визуальному ряду.


Отец

Источник текста: Гнедич П.П. Кавказские рассказы. — Санкт-Петербург. Товарищество «Общественная польза», 1894. — С. 107.


Рекомендуем почитать
После потопа

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Жену купил

«Утро. Кабинет одного из петербургских адвокатов. Хозяин что-то пишет за письменным столом. В передней раздается звонок, и через несколько минут в дверях кабинета появляется, приглаживая рукою сильно напомаженные волосы, еще довольно молодой человек с русой бородкой клином, в длиннополом сюртуке и сапогах бурками…».


Девичье поле

Алексей Алексеевич Луговой (настоящая фамилия Тихонов; 1853–1914) — русский прозаик, драматург, поэт.Повесть «Девичье поле», 1909 г.



Кухарки и горничные

«Лейкин принадлежит к числу писателей, знакомство с которыми весьма полезно для лиц, желающих иметь правильное понятие о бытовой стороне русской жизни… Это материал, имеющий скорее этнографическую, нежели беллетристическую ценность…»М. Е. Салтыков-Щедрин.


Алгебра

«Сон – существо таинственное и внемерное, с длинным пятнистым хвостом и с мягкими белыми лапами. Он налег всей своей бестелесностью на Савельева и задушил его. И Савельеву было хорошо, пока он спал…».