— Хочу, — говорил с упорством Петухов.
— Зачем? Перед тобой живая деятельность. Посмотри, как я живо буду шагать по административной лестнице.
— А мне какое до тебя дело? — буркнул Петухов. — Лезь хоть в министры, не всё ли мне равно?
— Конечно, с тобой слов не стоит терять! — согласился Анатолий.
— И не теряй. Мы с тобой люди разных принципов. Ты смотришь на жизнь, как на клячу, которую можно погонять и получать с неё дневной заработок.
Анатолий усмехнулся.
— Ведь клячи на то и созданы.
— Не думаю. Ты готов эксплуатировать всё.
— Конечно. Эксплуатировать надо всё окружающее, и из всего получать пользу.
— Хотя бы во вред другим?
— Другие должны сами стоять за себя. Каждый должен быть на страже своих интересов. Не надо грабить и убивать, потому что за это наказует закон.
— Ну, а если ты ограбишь на основании закона? — поинтересовался Петухов.
— Я на стороне закона всегда, — цинично сказал Анатолий.
С тех пор они, при встречах на улице, не кланялись друг с другом, даже отворачивались. Анатолия это не смущало, и на лице его было написано:
— А всё-таки у меня есть деньги, а у вас нет. Всё-таки я обеспечен, и могу жить как хочу, а вы должны подличать и унижаться.
Саша, конечно, совсем отошла куда-то далеко на задний план. Она показывалась в большие праздники в их доме, поздравляла тёток, целовала у них ручки, кланялась молодому барину издали, ела в уголке кулич и пасху, держала себя всегда скромно, училась где-то кроить и шить и несмотря на свои семнадцать лет казалась солидной девушкой. Анатолий её как-то не замечал. Раз ему сказали тётки, что умер Василий, Саша приходила заплаканная, и они дали ей пятнадцать рублей на похороны. Анатолий вспомнил про лук и хлеб с крупной солью, вынул из бумажника пять рублей и просил передать ей, чем умилил немало тёток. После этого прошло несколько дней. Он сидел у себя в комнате за лекциями, когда ему доложили, что пришла Саша, и так как тётушек нет, — так не примет ли он её. Он велел её впустить.
Вошла Саша, побледневшая, похудевшая.
— Благодарствуйте Анатолий Павлович, — заговорила она, — спасибо, что помогли в тяжёлую минуту. Пришла благодарить вас и тётушек.
Он оглянул всю её фигуру. Она была хорошенькая, крепенькая девушка, с золотыми волосами и грустным личиком. Он встал, подошёл к ней, тихонько обнял её и поцеловал, она крепко и доверчиво поцеловала его, потом хотела отстраниться, но он её крепко держал.
— Садись сюда, — предложил он, подводя её к дивану и не выпуская из рук.
Она села, с удивлением глядя на него. Он близко наклонился к ней, хотел поцеловать её в щеку, но вдруг её руки сильно сжали его локти и заставили рознить объятия. Она встала, слегка оттолкнув его, так что он покачнулся на диване.
— Вы ошиблись, — сказала она и вышла из комнаты, тихонько притворив дверь.
Он сидел, тяжело дыша. Яркая краска заливала его щеки. Это не была краска стыда, — то был румянец обиды.
— Хорошо же! — сказал он усмехаясь. — Это мы припомним. Скажите, какая сцена: «вы ошиблись».
Вскоре он узнал, что Саша уехала в Петербург учиться.
— Чему? — спросил он. — А впрочем, мне всё равно.
После четырёх лет службы, Анатолий, благодаря протекции тёток, получил место товарища прокурора. Одну зиму он служил в провинции, а затем его перевели в Москву, под крылышко старух.
— Теперь тебе жениться надо, — в один голос решили тётки.
Но они расходились во взгляде на невесту. Младшая говорила, что лучше всего взять молоденькую, совсем молоденькую, такого цыплёночка, — и переделать его на свой лад. Главное — чтоб был тихий характер и любовь к дому. Но Варвара на это не соглашалась.
— Ему надо, — говорила она, — даму, которая бы могла устроить салон. Помяни моё слово, он будет губернатором. Что же цыплёнок делать будет? Тут ведь, в случае нужды, и государя надо уметь принять. Ему надо женщину из общества со связями и состоянием.
— Состояние у него есть, — стояла на своём Вероника Павловна, — значит об этом думать нечего. И связи есть. Что другое, а губернаторство от него не уйдёт.
Они стали сами приискивать невесту; но всё что-то не выходило. Он завёл в Москве большое знакомство; купеческие дочки на него засматривались, но он вёл себя осторожно. Саша снова явилась в Москве и пришла к тёткам, но она показалась ему уже совсем в ином свете. Она развилась в красавицу женщину и имела диплом акушерки. Мало того, она состояла при клинике известного профессора и менее пятидесяти рублей не брала за приём. Она стала мягко-развязна, носила в ушах кабошоны, эмалевые часы её стоили немало. Анатолий смотрел на неё и глазам не верил: он даже ей стал говорить «вы».
— А помните, здесь, рядом в комнате, — спросила она, — пять лет назад, как вы меня облапили?
Она насмешливо, вызывающе смотрела ему в глаза. В комнате никого не было, они были одни.
— Я бы и теперь… — начал он и вдруг осёкся под её взглядом.
— Вы такой же нахал, как и прежде? — спросила она.
— To есть как это — нахал? — повторил он.
— А так. Я по вашему лицу вижу. Такие лица многим женщинам нравятся.
Он сразу утих.
— А вам? — спросил он.
— А мне?..
Она остановилась и, закусив нижнюю губу, лукаво посмотрела на него.
