— Что? Вы женитесь на ней? — спросила с изумлением она. — А как же…
— Я человек совершенно свободный, — возразил он, — и ничем ни с кем не связан.
Она поставила бокал на поднос.
— Выпейте, душенька, не стесняйтесь, — сказала madame Петропопуло.
— Нет, у меня болит голова, — ответила Тотти и вышла из комнаты.
Анатолий стал прощаться. Ему надо было немедленно уложиться, чтоб поспеть до вечера в Константинополь. Он обещал зайти хотя бы на минуту перед отъездом, перецеловался со всеми и вышел.
Лена кинулась в комнату Тотти.
— Милочка, что с вами, за что вы меня оскорбляете? — с гневным плачем заговорила она. — Когда все меня поздравляют, вы вдруг отставляете свой бокал. Что это значит?
— Это значит, что вас не с чем поздравлять, — сухо заметила Тотти.
— Не смейте так говорить, не смейте! — почти с плачем закричала Лена.
— Вы не кричите, — остановила её гувернантка. — Он не имеет права жениться на вас, потому что жених — другой девушки, и эта девушка его любит.
— Никто, никто не может его любить так, как я! Слышите — никто! Он — божество, гений, восторг! А вы завистливая, скверная интриганка. Вы сами хотите замуж, и вам завидно, что моложе вас выходят.
Тотти засмеялась.
— Уверяю вас, что, если бы он сделал мне предложение, я бы не пошла за него.
— Ох, скажите! Так я и поверила! Красавец, умница, прокурор, — и она не пошла бы!
— Нет, — настаивала на своём Тотти, — потому что он человек дурной. Порядочные люди так не поступают. И как вы смели принять его предложение? Ну, если он не имеет понятия о чести, то как же вы — милая, неиспорченная девушка, — как же вы позволяете ему говорить о любви, даёте согласие быть его женой, носить его фамилию? Я не ждала от вас этого. Вы, — вы лишились моего уважения!
— А вы моего! — подхватила гречанка. — Я не хочу, чтоб вы оставались в нашем доме, если позволяете себе говорить это мне, хозяйской дочери. Какое мне дело до этой дряни, до его невесты! Я задушить её готова, понимаете, — задушить!
Девушка стояла перед ней вся дрожа, с широко раскрытыми глазами, с сжатыми руками, готовая действительно задушить свою соперницу. В ней говорила ревность, страстная южная ревность.
— Да мне ничего не остаётся, как уехать от вас, — сказала Тотти. — Но вы ещё не раз вспомните, что не послушали меня.
Лена вдруг, как стояла, так и села на пол. Горькие слезы хлынули из её глаз.
— Не говорите, не говорите этого! — с плачем просила она. — Пожалейте меня. Я глупая, я скверная, я виновата…
Она ловила её руки, целовала их, прижималась головой к её коленям, в отчаянии билась на полу. Это был какой-то припадок самой бешеной страсти.
— Полно, Лена, полно, что с вами! — уговаривала Тотти. — Что вы делаете, опомнитесь! Да неужели вы так его любите? Выходите за кого угодно, мне всё равно!
— Вы не любите меня, презираете, я несчастная! — бессвязно лепетала девушка и, вдруг схвативши обеими руками ворот платья, разорвала всю грудь пополам.
— Чем же платье виновато? — спросила Тотти.
— Ах, мне всё равно! Пусть всё летит клочьями, — всё!
Она прижалась головой к гувернантке, крепко охватила её за талию и заплакала ещё сильнее, ещё отчаяннее.
Анатолий в условленный час был дома. Наташа ждала его с каким-то тайным предчувствием. Он спросил, где её отец, и прошёл к нему в кабинет. Старик чувствовал себя сегодня особенно дурно, был бледен, на пальцах рук у него показались отеки. Анатолий поздоровался с ним и сел против него в кресло.
— Что вы сегодня такой? — спросил Александр Дмитриевич. — Точно чем взволнованы?
— Да, я взволнован, — ответил Анатолий, не глядя на него и рассматривая узор на расписанном полу.
— Отчего?
— Я получил неприятную телеграмму. Умерла тётя Варя.
— А!
Александр Дмитриевич изумился и растерянно пощупал руками свои ноги, точно хотел удостовериться, — а он-то сам жив, или нет.
— Я сегодня еду, — сумрачно продолжал Анатолий.
— Что? — переспросил старик. — Едешь? Зачем же? Ты даже на похороны не поспеешь? Ведь ничем уж помочь нельзя?
— Но всё-таки я должен быть там.
— А здесь, здесь ты разве не должен?.. А, впрочем, виноват… Нет, конечно, тебе туда надо… Вот только если я вдруг… тоже как твоя тётка?.. С кем же Наташа? А? Как же ты?.. Ведь что ж, девушка одна! Ты должен помочь…
Анатолий нахмурил брови.
— Чем я могу помочь! — задумчиво сказал он.
— Как чем? Да всем…
— Александр Дмитриевич, я хотел бы с вами серьёзно поговорить, — начал он решительно.
Александр Дмитриевич запахнул халат.
— В чем дело? Что такое?
— Я пришёл к одному неприятному выводу в течение последних дней. Я не должен жениться на Наталье Александровне.
Пенсне свалилось с носа адвоката. Глаза смотрели с недоумением. Всё лицо было жалкое, беспомощное. Анатолий скользнул по нем взглядом и опять стал смотреть в землю.
— Я не должен жениться, — повторил он. — Я анализировал своё чувство к ней и не нашёл его достаточным для такого важного шага, как брак. Я виноват и перед нею, и перед вами; но лучше остановиться теперь, лучше теперь сообразить, пока ещё есть время, чем потом каяться всю жизнь. Быть может, это чувство временное, быть может, оно пройдёт, но я, как честный человек, обязан был вам сказать всё откровенно.
