— Нельзя, надо, — ответил он, не отпуская её руки и чувствуя сквозь жёсткий кружевной рукав её мягкую тёплую руку.
— А как же сестра? — спросила она.
— Сестра? — повторил он и быстро сравнил в уме, которая красивее. Лена старше, но у неё нос меньше; а у младшей нос уж совсем греческий.
— Или вы для гувернантки сюда ходили? — продолжала она жалобным голосом. — У нас всегда так…
— При чём тут ваша сестра, при чём гувернантка! — заговорил Анатолий. — Я еду домой, потому что умерла моя богатая тётка, и я являюсь её наследником.
— Не богаче же она нас! — вырвалось у Лены.
«Что ж, кажется, совсем клюнуло», — подумал он и ещё крепче придвинул её к себе.
— Как вам не стыдно говорить не только о гувернантке, но и о вашей сестре, — сказал он, приближая к её лицу своё лицо. — Скажите мне одно слово, и я уеду вашим женихом.
Такса, внимательно смотревшая на них, вдруг вскочила и залаяла.
— Идут, — быстро увёртываясь, сказала Лена.
— Я пойду к вашей матушке, — шепнул он.
— Зачем? — удивилась она. — Идите к папе: он читает газеты, и очень будет рад.
Из-за деревьев показалась тучная усатая фигура madame Петропопуло. Она шла, переваливаясь и опираясь на зонтик. Анатолий подошёл к ручке, чего он никогда раньше не делал. Она удивилась, хотела поцеловать его в лоб, но поцеловала только воздух.
Сам Петропопуло читал с наслаждением только что полученную греческую газету. При виде товарища прокурора, он торопливо стал вставать с кресел, что было довольно затруднительно при его тучной фигуре. Анатолий успел ласково удержать его за плечо.
— Зачем, не трудитесь, — сказал он и сам сел без приглашения против него. — Вы, быть может, удивитесь: я пришёл просить руки вашей старшей дочери.
Газета упала с колен коммерсанта. Он снял очки и стал их протирать.
— Конечно, я очень недавно имею честь быть с вами знакомым, — продолжал Анатолий, слегка покачиваясь на стуле и почему-то иронически улыбаясь. — Я бы никогда не решился столь поспешно сделать предложение. Но я получил депешу. Умерла богатая тётка. Я должен ехать. Я — её единственный наследник. Я люблю вашу дочь и хотел бы уехать женихом. Согласие вас ни к чему не обязывает. Я вернусь; вы присмотритесь ещё ко мне. Но я думаю, что я сделаю вашу дочь счастливой.
Грек нахмурил брови.
— У вас какой чин? — спросил он.
Анатолий сказал.
— А что говорит Лена?
— Она согласна.
— А что говорит её мать?
— Я ещё не говорил с madame Петропопуло, — ответил Анатолий, вспомнив, что ни разу не догадался спросить, как зовут будущую тёщу.
— В таком случае, вам надо объясниться с ней. Мы ничего не предпринимаем, не посоветовавшись друг с другом. Она очень обидится, если вы не обратитесь к ней.
— Я с удовольствием.
Он хотел встать, чтобы идти. Старый грек удержал его за коленку.
— А вам сколько надо приданого? — спросил он.
— А вы сколько дадите?
— А вот поторгуемся.
— Зачем торговаться? Что дадите, то и возьму.
— Как же не торговаться? А вдруг я ничего не дам? Дам тряпки да камни, а больше ничего. Вы придёте, спросите: «А деньги?» — а я скажу: «Договора не было».
— Ну, давайте договариваться, — весело сказал Анатолий. — Я буду просить больше, а вы давайте меньше.
— Сколько ж возьмёте?
— Миллион.
— А вы видали когда миллион?
— Видал.
— Ну, покажите рукой, ежели золото, так какой это сундук выйдет?
— Почём я знаю. Я в бумагах видал.
— Ну, а миллион золотом один человек унесёт, вы как полагаете?
— Не знаю.
— А сто тысяч унесёт?
— Я думаю, что унесёт.
— А я думаю, не всякий. Носильщик снесёт.
Анатолий нетерпеливо повёл плечом.
— Вы мне точно экзамен делаете!
— Нет, я к тому: вы говорите миллион, а сами не знаете, какой он такой миллион — большой или маленький, тяжёлый или лёгкий.
Они помолчали.
— Так как же? — спросил Анатолий.
— Сто тысяч чистыми. А остальное — векселя.
— А что остальное?
— Пятьсот.
Сердце Анатолия дрогнуло.
— На это я не согласен, — сказал он.
— Не рублей пятьсот, а тысяч.
— Десять годовых процентов будете платить?
— Три.
— Вы шутите?
— Зачем шутить. Хороши шутки! Пятнадцать тысяч в год.
— Кто же платит три процента?
— Хороший процент. За границей — два процента считают деньгами. Это не то что Россия.
— Я не согласен.
Грек опять сдвинул брови, взял карандаш и лист бумаги.
— Говорите, как?
— Триста наличными.
Петропонуло написал триста.
— На семьсот тысяч векселей из пяти годовых.
Петропопуло написал и перечеркнул всё крестом.
— Вот видали? — спросил он.
Анатолий встал.
— В таком случае… — начал он.
— Вы сядьте, — возразил грек. — Теперь я писать буду. Деньгами — сто тридцать в самой церкви. Векселей на пятьсот из трёх годовых.
— Я вам говорю, что вы шутите. Торгуете дочерью. Ведь я ей положение дам. Она не дочь купца будет.
— Я не могу.
— Значит всё, что о вашем богатстве говорят вздор?
— Много пустого болтают.
— Ну, так прощайте.
Грек вежливо подал ему руку. Анатолий пошёл к двери. В дверях его коммерсант окликнул.
— Подите сюда!
Тот послушно вернулся.
— После моей смерти за Леной будет полтора миллиона.
В глазах прокурора заколыхалась пелена.
— Слушайте, дорогой, — сказал он. — Чтобы покончить нам разговор, я предложу вам окончательные кондиции.
— Очень рад, — сказал старик и опять схватил карандаш.
