Демон - [29]

— Нет, — рявкнул он, но без былого запала, успев оглядеть мой приличный костюм, а может быть, смягчившись учтивому обращению, которое ему не полагалось.

— Новости появляются каждый день, господин. Нельзя ли узнать у кого, может, не все вышли на работу или кто захворал. Я мог бы спросить сам, если бы вы показали куда идти.

Сторож — высокий пузатый мужик с кудрявой рыжей бородкой — скорчил недовольную гримасу, понимая, что в моих словах есть резон. Редко хозяева думали о рабочих, пренебрегавших своим долгом даже по уважительной причине, и когда незадачливый работяга возвращался после болезни, а может быть, хорошей пьянки, оказывалось, что его место давно занято.

— Заходи, — буркнул он, ещё немного приоткрыв дверь и позволяя мне проскользнуть. — Садись вот на этот ящик и жди. Ровно в полдень на обед выйдет господин Эшенгтон. Он управляющий производства и раздачи. Разрешаю задать ему один вопрос. Но учти, начнёшь выпрашивать и рыдать, выброшу, да ещё пинка поддам. Понял?

— Конечно, добрый господин. Спасибо огромное, — я поклонился в пояс и тут же сел на указанное место, показывая, что я покладистый и не создам проблем.

Сторож косился на меня с полминуты, затем зашёл в сколоченную будку и сел на стул, развернув свежую газету. Типографская краска неприятно уколола обоняние, и я чихнул.

Двор типографии был не слишком просторный. Если не считать проезда, проходившего прямиком от внешних ворот к низким арочным створкам здания, здесь могло бы встать ещё две двуколки или карета, запряжённая четвёркой.

Помимо ворот, я видел ещё три двери. Напротив них, у стены, стояла стайка металлических столов, сложенных друг на друга вверх ногами, и один чугунный пресс. Должно быть, сломанный или пришедший в негодность. Ящики для газеты, на одном из которых примостился я сам, громоздились вдоль забора, между зданием и сторожевой будкой.

— И много у вас газет печатают? — спросил я со своего места будто из любопытства.

— Две.

— Немного, значит, работы.

— Хэ, — крякнул тот и уставился на меня с презрением. — Ещё как много. Тиражи у «Купца» и «Полей» знаешь какие?

Я покачал головой.

— То-то же. Так что не мели абы что.

— И какие же тиражи?

— Тысячу нумеров каждой газеты! — с гордостью заявил сторож, воздев указательный палец вверх, отчего его форма — добротный синий камзол — натянулась на животе так, что не дала поднять руку выше стола.

— Ого! Это значит аж две тысячи газет каждый день! — восхитился я.

— И это не считая листовок, плакатов, сертификатов и патентных бумаг. Да, наверное, ещё много всего печатают.

— Здорово! Вот бы и мне место получить. Тут как, хорошо работается?

— Жалоб нет, да и желающие уйти нечасто появляются.

— Значит, хорошо, — покивал я. — Мне так и сказали, но мало ли что люди брешут. Девочка у вас тут работает. Одой зовут, может знаете?

— Как не знать-то. Я всех здесь знаю. Тихая такая, светленькая.

— Ага-ага, точно, — я покинул свой насест и подошёл чуть ближе к сторожке. — Она и сказала. Она вместо брата своего работает, тот помер год назад. Гошером звали. Другом был мне. Слышал, — шепнул я, нахмурившись, — убили его.

— Помню я и парня этого, и историю ту тёмную. Жаль было-то, он здесь ещё до меня работал. Говорили, сызмальства газеты раздавал, а потом его на станки взяли. Никаких нареканий, никаких опозданий. Хороший был работник. Ночью печатал, днём продавал.

— Да, на Гошера всегда можно было положиться. Не как нынче.

— Что правда, то правда, парень. В наши дни работник пошёл неважный.

— А почему, говорите, история тёмная? — снова перешёл я на шёпот.

— Да как же не тёмная? Странно всё это, — нахмурив кустистые брови и важно раздув щёки, произнёс сторож. — Убили в подворотне. Писали, якобы ограбление. Да только что ж у него грабить-то?

— Ну он же на двух работах гнул спину, вдруг скопил чего.

— Какой там, — отмахнулся сторож, окончательно отложив газету. — Пусть он и зарабатывал, да только всё уносил в вечернюю школу да семье. Помню, спросил я его однажды, чего это он такой худой. Деньги есть, а значит, и питаться нужно лучше. А он шутит, мол, всё вечерняя школа съедает, а остальное нужно семье. Их семеро было. А работа нормальная только у него, да у отца. Ладно я понимаю, когда все деньги в семью, но школа! Образование ему подавай!

— Точно, — сделал я вид, что припоминаю подобное. — Учился же он. Только не помню зачем.

— Хе, — весело хрюкнул сторож. — Я ж тоже спрашивал, зачем ему, да и память у меня хорошая, так что всё помню. Учился он, значит, чтоб в люди выбиться. Умел не только читать, но и писать, и даже считал в голове!

— Ничего себе!

— А то! — насмешливо воздел брови сторож. — ДокУмены собирался как раз получать, то ли уже получил, да прибили, нелюди.

— Нелюди? — всполошился я.

— Ну, а кто ж еще промышляет убийствами, да ещё ладно бы богача подловили. А этот, Гошер, у него и поживиться-то нечем. В обносках последних ходил, а летом так и босяком вовсе. Господин Эшенгтон был этим не очень доволен, но работал-то тот хорошо. И господин Эшенгтон отдал ему свои старые туфли! Это, я скажу тебе, значит, уважал он его.

— Конечно-конечно. И всё-таки жаль Гошера.