Демон Аль-Джибели - [12]

Запрыгали дети, предвкушая подарки от родителей.

Люди потянулись обратно под навесы, доставая свои товары и подвязывая кошели. Хатум с учениками ставили на длинный прилавок горшки и кувшины, поворачивая их выгодным боком. Семья Обейди развешивала циновки и сапоги. Мастер-ткач Вахиб Торбани надевал на палки с перекладинами халаты — чудные, с бегущей по окоему золотой нитью. Не только покупать собирались жители Аль-Джибели, но и свой товар предлагать дотошным купцам.

Бахмати снова проверил золото, посидел на помосте, но ноги сами попросили движения, и он предпринял обход площади.

Караван втягивался в город, голоса взлетали к небу, к Оку Союна, усталый, но радостный носился водонос.

Чувствовалось радостное возбуждение, то там, то сям мелькали улыбки, торопливо расстилалось полотно, горками насыпались персики и сливы. Бахмати ощутил, как и в него, будто горячий чай, вливается людское настроение.

Хорошо!

— Бахмати, Бахмати, — догнал его толстяк Зафир. — Я разгадал твою загадку.

— Ночью, Зафир, давай ночью.

— До ночи я забуду, — надулся парень.

— А ты нашепчи ответ в тряпочку да завяжи для памяти узлом, тогда точно не забудешь. Я сейчас очень занят, Зафир.

— Ну, хорошо.

Толстяк, подумав, отстал.

На пустых помостах для караванщиков стало вдруг людно. Там расстелили ковры, там повесили ковры, там зазвучали в умелых руках ситары и лейсы. К рядам потянулись слуги, устанавливали весы, сгружали товар. Скрестив ноги, сел под балдахином меняла — грузный, усатый, с печальными глазами.

Звонко ударил гонг.

Ах! Закрутилось! Люди плеснули из-под навесов к прилавкам. Пыль, ор, теснота на широкой площади, взмахи рук с пальцами — один-два, три-один, пять мер за все! Толклись, кричали, сбивая цену или нахваливая товар. Ножи, мечи, стрелы! Залмунский доспех! Ткани! Из Порты, из Аши, из далеких северных земель! Гранаты! Кожа! Верблюжья, воловья. Серпы и цепы! Медная утварь, сносу нет! Не бьется, не ломается! Финики! Мука! Мед, сладкий как молоко матери! Платки, бусы! Железо! Листы и слитки!

Бахмати следил, чтобы торговля велась честно, чувствуя фальшивое золото и злонамеренный обман. Одного торговца, продающего порченое зерно, ударил по щеке, и тот понял — исчез с виноватой улыбкой.

Дирхемы и другая монета переходили из рук в руки, грустный меняла ссыпал в ящичек тирканы портовых городов и бирки кочевников, серебряных «львов» Шушун-Карнаша и затейливую чеканку Восточных Земель, доставая непременно золотые и медные кругляши Порты. Ящичек казался бездонным.

Голоса, голоса!

— А вот рыба, свежая рыба!

— Точильный камень!

— …кольца одно к одному, никакая сабля не возьмет!

— Посмотрите, какой цвет! Цвет неба. Халат такого цвета приносит счастье.

— Крокодилья шкура!

Мала Аль-Джибель, а шума как в Порте. Вся здесь — и дети, и женщины, и старики. Больше смотрит, больше приценивается. Больше качает седыми головами, кутается в платки да ширит детские глаза. Мала Аль-Джибель, а кажется, будто море пришло в пустыню. Выхлестнуло из хижин, разлилось, нет спасения.

Караванный день! Торговый!

В такой день взимать плату было легко. Бахмати пил толкущихся вокруг людей, забирая асаны их жизни. Сегодня чуть больше. Для жемчужины.

Зильбек ожидал его у ворот караван-сарая, подставив сморщенное, украшенное седой бородкой лицо злому солнцу. Бахмати опустился рядом. Ойгон пути приоткрыл один глаз, хмыкнул и снова блаженно зажмурился, только губы слегка скривил в улыбке.

— Дорога к вам легкая, — сказал он. — Через день к Порте пойдем.

— Через Темные горы?

— Да. Через ущелье Эгиль-Тэнгр. Самый близкий путь.

— Там Кабирра, — сказал Бахмати.

— И долина Зейнаб, и Думман.

— Но Кабирра пала.

— Пала? — Зильбек, наклонившись, посмотрел Бахмати в глаза — не шутит ли. — Я не слышал. Ты уверен?

— Оргай собирает Круг.

— Зачем? Мы не воюем с людьми.

Бахмати вздохнул.

— Это не люди.

— Ты пугаешь меня, — Зильбек вскочил. Фигура его размазалась, теряя человеческие очертания. — Кто это тогда?

— Не слышал такого имени — Кашанцог?

Ойгон пути замер. Улеглись взметнувшиеся было полы халата, песчаный вихрь под тканью скомкался и утих, вылепились обратно ноги, руки, лицо.

— Повтори, — попросил Зильбек еще кривым ртом.

— Кашанцог. Из Старших.

— Он освободился? Он нашел путь из подземной тьмы?

— Я не знаю, как и что.

— Это плохо. Ай-яй-яй! Мы не пойдем ущельем. И, наверное, вообще в Порту не пойдем. Надо сказать Гасану. Нет-нет, от этого лучше держаться подальше. Я ойгон маленький… А что айхоры? — подступил Зильбек к Бахмати. — Они же должны разить!

— Ты спрашиваешь меня?

— Ну да, — Зильбек в волнении подергал бородку. — Глупо. Что ты можешь знать в этой благословенной дыре? Среди нашего племени бродит неприятный слух, что айхоры понадобились Союну в других местах. Наш подлунный мир, он как бы… — ойгон пути хохотнул. — …не единственно дорог Творцу. Есть еще. И Старшие вроде бы были заперты надежно.

Он вдруг ухватил Бахмати за рукава и выдохнул:

— Мы пропали!

— Успокойся.

— Нет, ты не понимаешь! — зашептал Зильбек. — Кашанцог сожрет всех! Там, во тьме, у него куча братьев, а здесь он будет один. Ты думаешь, он тебя не тронет? Ему будут нужны все! Он всех вберет в себя. Растворит, присвоит, высосет! Всех!