Вовка родился недоношенным.
Килограмм девятьсот грамм, и никакой надежды.
Не долго думая, отец собрался в виктимарий и сгинул в нем весь, не оставив после себя даже фотографии. Зато Вовка выжил, а горячка отпустила его мать, молодую роженицу Лидию Шепетову.
Так они остались вдвоем.
Позже даже разговоров об отце не вели, только Вовке почему-то казалось, что он был высокий и светловолосый. Но правда ли это, он не знал.
После выписки из роддома Лидия вернулась в полуподвальную однокомнатную квартирку дома номер три по улице Промтеххоза. Ей положили ежемесячное пособие на два года и льготу на коммунальные платежи. Жила тихо, в одиночестве. Ни родителей мужа, ни ее собственных уже давно не было в живых.
Вовка рос непослушным, беспокойным ребенком, но болел редко и больше какой-то ерундой, то непонятной сыпью, то ветрянкой, которые проходили быстро и без следа. В этом тоже была заслуга исчезнувшего отца.
Страна медленно восстанавливалась от войны с южным соседом.
Военные виктимарии все разобрали, алтарные камни или вывезли, или залили бетоном. Черный, без окон барак рядом с их домом исчез в одну ночь, оставив после себя лишь прямоугольник серой земли да кучу щепы.
Стало словно светлее.
Лидия устроилась в пошивочный цех, шила юбки и пальто из хэбэ и плащи из брезентовой ткани. Увеличили паек. Вовка впервые попробовал сгущеное молоко.
До пяти лет в рабочие дни он оставался на попечении сердобольной тети Маши, хромого инвалида, сын и муж которой пропали в войну. Она и сама от безысходности хотела пойти в виктимарий (списки нуждающихся обновлялись каждый день, они были длинные, эти списки), но случился Вовка, к которому тетя Маша прикипела душой и сердцем.
"Светленький какой у вас сынок", — часто говорила она Лидии.
Затем Вовка пошел в госсад, и тетя Маша наведывалась к нему, опираясь на палочку, с печеньем или изюмом, пока не спасла сбитую трамваем собаку. Тогда уж совсем перестала ходить.
Перед школой Вовка сломал руку, упав с горки.
Больно ему не было, но кость торчала под натянувшейся кожей твердой продолговатой шишкой. Лидия не особо надеялась на докторов. И в цеху ей сразу сказали: "Иди, иди и не думай, доктора докторами, а виктимарий надежней".
Вовке вправили косточки, загипсовали предплечье до локтя, а мизинец и безымянный на левой руке Лидии потеряли способность шевелиться. Вовка заметил это где-то через полгода, спросил: "Мама, а почему у тебя пальчики не двигаются?". Лидия поцеловала его в светлую челку и не ответила прямо. "Зато у тебя все с ручкой хорошо. У меня-то ладно".
Он забыл потом об этом, принял как должное.
В школе было весело. Бесплатные завтраки, физкультура, правописание, арифметика. Друзья-мальчишки. Игры в мяч и в героев.
Улыбчивая девчонка Настька.
Война еще чувствовалась, еще сквозила в разговорах, в продуктовых карточках, в грязи, в заклеенных крест-накрест окнах и в возвращающихся с фронта усталых, но радостных солдатах.
На уроках говорили, какое важное значение сыграли виктимарии. Тысячи и сотни тысяч добровольцев ушли в них, отдавая себя для победы. Многие жертвовали руками или ногами. При Ангачойском прорыве генерал Сугольдин и четыре полковника шагнули в виктимарий и тем самым спасли окруженную армию от разгрома.
Отец у Настьки был убит прошлой осенью, а мать исчезла зимой, и никто не знал, куда. Поэтому Настька жила в пристройке у школы. А с ней еще семнадцать детей.
У Настьки была мечта, чтобы настал мир во всем мире.
Она поделилась этим секретом с Вовкой, и они решили, что ради мира пожертвуют собой вместе. Но оказалось, что детей в виктимарий не пускают. Ни вместе, ни по отдельности. Никак. Вовка сказал, что надо, наверное, чтобы они выросли, и Настька согласилась. Хотя сначала и долго плакала. Вовка понимал — спасение мира было так близко!
При них толстый пожилой одышливый мужчина открыл черную дверь виктимария и больше из нее не вышел. Не понятно, что и для кого он просил. Может, он и согласился бы на их просьбу. Но они не успели к нему подбежать. Зато к старушке в беретике и в заношенном пальто успели. "Бабушка, бабушка! — выпалил Вовка. — Вы можете пожелать, чтобы во всем-всем мире не было войны?"
"Могу, внучок, могу, — покивала старушка, — только толку-то? Не поможет это".
"Почему?"
"Так что я? Здесь, внучок, одной меня мало. Много народу нужно. С южанами сколько людей в виктимариях сгинуло-то, а все равно три года войны понадобилось. И потом люди здесь нужны сильные, с чистой душой. А я уж пожила, мне б сестре помочь".
Зима выдалась холодная.
Дома топились плохо, в школе поставили печки-буржуйки, пристройка вымерзла, и Настька с остальными пристроечными детьми ночевала в классах. "Хоть в виктимарий уходи, — говорили учителя, кутаясь в платки и ватные куртки. — Может, тогда внимание обратят".
На уроках истории изучали шумерскую экспедицию Гон-Терецкого, появление первых виктимариев и связанные с ними чудеса. Говорили о спасении народного вождя, смерти германского кайзера и скорой инициации. "С четырнадцати лет, — объясняла, стоя в проходе между партами, "историчка" Вера Иосифовна, до глаз укутанная в собачью шубу, — вы сможете сами распоряжаться своей жизнью, только если уж хотите собой пожертвовать, хорошенько подумайте перед этим".