Дело государственной важности - [16]

Вторая, в свой черед, не замедлила последовать и пришла со стороны Кристмана. Он приехал к ней сам, просидел недолго и свел разговор к пожеланию, чтобы Эльзе как можно скорее забыла не только о маленьких просьбах Заграничной организации, но и о самом знакомстве с ее представителями. Он апеллировал к ее чувствам патриотки. Намекнул, что было бы пагубно позволить врагам рейха когда-либо выйти через нее, фрейлейн Штилле, на ведомство Боле. «Что вы понимаете под этим?» — спросила Эльзе. Кристман уклончиво ответил, что Бертгольд оказался не тем человеком…

Последняя по счету и времени неприятность ожидала Эльзе в редакции. Шеф иностранного отдела без объяснений вручил ей два конверта с грифом редакционной бухгалтерии. В одном было жалованье, в другом — уведомление об увольнении. Вежливое, с изъявлением благодарности за сотрудничество и уверениями, что издатели ценят ее заслуги.

— В чем дело? — спросила Эльзе.

— Понятия не имею, — сказал шеф. Лицо у него было смущенным и расстроенным. — Со мной не советовались. На твоем месте, Эльзехен, я бы пожаловался в Трудовой фронт и устроил издателям тряску.

Эльзе покачала головой. Шеф, хотя и был старым газетчиком, отстал от жизни. Или не хотел смотреть правде в глаза. Трудовой фронт не профсоюз, и не Эльзе рассчитывать на его защиту. «Брат в золоте и шелку, брат в рабочем платье подайте друг другу руки» — вот что такое Трудовой фронт, возглавляемый сподвижником Гитлера Робертом Леем. Эти строчки были напечатаны в «Фёлькишер беобахтер» еще до прихода наци к власти. А после прихода воплощены в конкретность. 2 мая 1933-го — между десятью и одиннадцатью утра — ко всем профсоюзным организациям Германии подъехали грузовики со штурмовиками. Помещения были опечатаны, профсоюзы объявлены распущенными, а руководители комитетов и ведущие активисты отправлены в концлагеря. В тот же день было официально объявлено о создании Трудового фронта, знаменовавшего «полное слияние интересов работодателя и труженика».

…В Трудовой фронт Эльзе не пошла, но с редактором решила все же поговорить, хотя и не очень-то верила, что удастся добиться восстановления на работе. Вряд ли редактор своей властью мог что-нибудь менять. Ему самому приказали. Но кто? Издатели? А может быть, Кристман или тот щуплый из гестапо — криминаль-ассистент Штрюбнинг, с которым она имела беседу, сильно смахивающую на допрос. Правда, Штрюбнинг, прощаясь, заверил ее, что инцидент с Бертгольдом исчерпан и «фрейлейн Штилле не о чем беспокоиться», но это могло быть не более чем ходом с его стороны, направленным на то, чтобы притупить бдительность Эльзе.

Редактор принял Эльзе без проволочек. Развел руками, сожалея. Газета сокращает штаты; с будущей недели число сотрудников уменьшится. Фрейлейн давно не была на родине и, вероятно, не читала имперский декрет о консолидации печати? К сожалению, сейчас нет времени для пространного изложения правительственного документа, но в общих чертах… Словом, большинство газет перестает выходить. Решено сохранить только отдельные в ряде земель, «Франкфуртер альгемайне» и несколько повременных изданий в самом Берлине. Центральное же место займут, как им и положено, «Фёлькишер беобахтер», «Ангрифф», «Штюрмер» и другие органы партии…

«Консолидация? — подумала Эльзе. — Что же в таком случае называется заткнуть рот? Всем. Даже газетам, издаваемым монополиями… Неужели наци так сильны?»

Поездки за границу отрывали Эльзе от Германии, а вне империи, пользуясь одной лишь газетной информацией, было трудно судить о подлинной силе или слабости нацистов. Было время, когда ей казалось, что исчезновение «коричневой чумы», ее крах — вопрос месяцев. Ведь если брать в расчет простую арифметику, у НСДАП не имелось даже большинства в рейхстаге!.. Большинство? Гитлер создал его просто. В марте тридцать третьего взамен веймарской была принята новая конституция. В ней имелось всего шесть пунктов, и любой из них давал право председателю рейхстага Герману Герингу лишать депутатов мандата и неприкосновенности. Так и было проделано. 89 коммунистов, 133 социал-демократа были исключены из списка членов рейхстага, и концлагеря пополнились новым контингентом. 230 национал-социалистских бонз отныне стали и «большинством» и парламентом в целом!

Так за два месяца гитлеровцы решили проблему, связанную со свободой волеизъявления.

Чтобы разделаться с печатью, им потребовалось два года… Да, два года они медлили, тянули, хотя и видели, что в газетах нет-нет да и проскальзывают материалы с критикой режима. Завуалированные. Написанные эзоповым языком… Но они все же были, и это свидетельствовало о скрытых процессах, о том, что не все у нацистов идет гладко… Коммунистическую «Роте фане» они запретили сразу; за ней последовала «Форвертс» социал-демократов. Но вот с «Фольксварте» получилась осечка. Газетка была не бог весть какая, хотя и усиленно пыталась заработать репутацию либерального органа; издателем ее был генерал Эрих Людендорф, в двадцатых годах тяготевший к нацистам, но позднее сменивший, как видно, былую симпатию на антипатию. В «Фольксварте» время от времени появлялись заметки, содержание которых вряд ли доставляло гитлеровцам удовольствие. Весной тридцать третьего НСДАП попробовала было прикрыть газету, однако уже через три месяца Людендорф добился в суде решения, отменявшего запрет, и возобновил выпуск. Это доказывало, что Гитлера одернули. Кто? Концерны, финансировавшие партию?