Делай то, за чем пришел - [5]

Глеб потушил сигарету, встал, до хруста в суставах потянулся и поглядел в распахнутое окно на опушившиеся тополя.

— Пора, Шибанов, пора.

— Одну минуточку... — Склонясь над столом, Шибанов быстро и сосредоточенно дописывал что-то на листе бумаги. — Буквально минуточку...

Загляни в детство свое

После похоронной на отца Глеб с матерью уехали из деревни. «Разве нужны мы свекру? Кто мы ему теперь? Чужие...» — с горечью говорила мать, когда ее спрашивали, почему они переехали на эту станцию, где куда более голодно, чем в деревне.

Самым оживленным местом в станционном поселке был базар. Здесь инвалиды торговали зажигалками, сделанными из винтовочных гильз и покрытыми полудой — для красоты. Камешки к зажигалкам, серые, серебристые, содержались в стеклянных пробирках, заткнутых ватой. Еще торговали хромовыми сапогами. А на продуктовых столах владельцы коров продавали молоко в бутылках, которые сверху накрывались бумажными колпачками. Тут же можно было купить душистую, недавно из печки, лепешку. Стоила такая лепешка пять рублей, торговки гнали пацанов подальше: стащат, чего доброго!..

Окруженный толпой, стоял человек с незрячими глазами, в руках он держал морскую свинку. Зверек этот, с гладкой белой шерстью, с прозрачными розовыми ушками, лениво вытаскивал из ящика билетик, где было написано, что вас ожидает в ближайшем будущем...

Запомнился Глебу невысокий рыжебородый старик: за ведерко картошки он брал по двести восемьдесят рублей. Впервые применил тогда Глеб свои познания в арифметике на практике — разделил в уме мамин заработок на двести восемьдесят и получил полтора... Полтора ведра картошки в месяц — это все, что Глеб с матерью могли купить на зарплату.

Поселились они у дальней родственницы, которую мать велела звать тетей Дорой. Это была высокая, худая женщина; лицо у нее маленькое, острое, все в ямочках от оспы. Работала тетя Дора уборщицей в конторе сельпо; тут же, при конторе, и находилась комнатка, в которой они теперь жили втроем. Как все одинокие женщины, тетя Дора больше всего на свете любила порядок и чистоту: везде наглаженные занавесочки, кружевца, скатерочки, чехольчики, ни пылинки, ни соринки.

Была у тети Доры пестрая корова по кличке Марта, за которой Глебу полагалось ухаживать. Он убирал навоз, давал Марте сено, возил на санках воду. Работа для Глеба привычная: у деда в деревне тоже корова... Да только вот Марта тети Доры была с норовом — лягалась. Особенно не любила, когда Глеб вытаскивал из-под нее старую подстилку; тогда Марта нередко била задними ногами. Хорошо, если удары приходились по вилам или просто по воздуху. Когда по воздуху, так это даже смешно, Глеб от души хохотал, если Марта «мазала». А вот однажды заднее копыто угодило Глебу прямо в голову; в глазах у Глеба сверкнуло, и он отлетел к воротцам стайки; не будь на голове шапки — носить бы Глебу отпечаток Мартиного копыта всю жизнь.

Молоко от Марты тетя Дора продавала. Бутылки зеленого стекла она ставила в клеенчатую сумку, накрывала бумажными колпачками и отправлялась на базар. Но бывали случаи, что и Глебу молочка перепадало. Если одного стакана было мало и Глеб просил еще, тетя Дора неодобрительно говорила:

— Ты как теленок... зузишь.

И уж после этого как-то не хотелось больше молока. Но в следующий раз Глеб забывался и просил опять. Однажды тетя Дора не вытерпела и сказала:

— На тебя, парень, не напасешься... Мне и то хватает одного стакана...

— Оттого, тетя Дора, — рассудил Глеб, — ты и худая.

И только он это проговорил, как тетя Дора и мать — обе разом уставились на него. Мать не могла сдержать смеха, а у тети Доры вытянулось лицо, глаза сделались узкими и злыми. Правда, она смолчала, но с тех пор между нею и матерью стало неладно. К Глебу же тетя Дора еще больше построжела:

«Опять в обуви залетел, колхозник!»

«Кто это мне коврик сдвинул?..»

«Ты, ширмач, здесь насорил?»

«Не берись руками — поди, не мыл!»

Дальше — больше. Уж несколько раз тетя Дора принималась кричать: «Навязались на мою шею!..» И еще разное кричала... Пришлось матери в конце концов искать квартиру. Прощай, тетя Дора, прощай, коварная Марта!..

В детстве всегда хочется сладкого. Неважно, идет ли война, есть ли деньги, сыт ли, голоден ли, сладкого хочется. А на базаре торговали и конфетами, местный пищекомбинат торговал. Выносил конфеты на базар всегда один и тот же человек в белом халате, с морщинистым темным лицом. Фамилия у продавца конфет была Аксельрод, но среди базарного пацанья эта фамилия заменялась более понятным словом «Салидол». Печально глядя перед собой, как-то жалобно выпятив нижнюю губу, ставил Салидол лоток с конфетами на стол и, думая о чем-то своем, тянул нараспев:

— Конфеты, берите конфеты! Есть по рублю штука, есть на рубль пара. Конфеты берите, конфеты...

Розовые, белые, зеленоватые подушечки с приставшими крупинками сахара лежали за стеклом лотка, от одного их вида слюна заполняла рот. Где взять рубль? Всего один рубль, и можно целый час держать конфетку за щекой, перекатывать ее языком и сглатывать при этом сладкую слюну.

Где взять рубль?

Самой распространенной игрой среди пацанов был тогда «пристенок». Один из игроков бил монетой о столб или о доску забора, монета отскакивала и шлепалась на землю. Другому надо было так ударить, чтобы положить свой биток-монету как можно ближе к упавшей. И если сможешь дотянуться большим и средним пальцами руки от своей монеты к монете партнера, ты выиграл.