Дела закулисные - [24]

В один прекрасный день Ада притащил с собой большой конверт, туго набитый ответами на помещенное им в газете объявление, и в кармане сцены подстерег Франтишека, тащившего полотняное дерево, то самое, под которым будет изливать свои чувства, изъясняться в стихах Сирано де Бержерак Ростана. Вцепившись в локоть Франтишека с заговорщицкой миной, Ада зашептал: «Рванули на минуточку в раздевалку!» — и поволок его за собой, словно торговец наркотиками клиента. В раздевалке Ада сперва заглянул в душевую и умывальную, тщательно притворил за собой дверь и лишь тогда достал толстенный конверт, спрятанный под рубахой. Он высыпал содержимое на стол, разгреб десятки писем и открыток жестом рекламного деятеля, раскинувшего веером колоду роскошных проспектов, и воскликнул, с трудом подавляя волнение:

— Читай!

И Франтишек прочел:

— «Уважаемый незнакомец,

Мне двадцать восемь лет, рост 165 см, работаю лаборанткой, имею однокомнатную отдельную квартиру в Праге, дачу на Сазаве и автомобиль марки «шкода», полученные в наследство от родителей. Но мне недостает в жизни самого главного…»

«Мой милый неизвестный, извините за столь интимный тон, но я читала Ваше объявление в «Свободном слове» столько раз, что эти несколько строк вызвали у меня ощущение, будто мы давно и коротко знакомы…»

«Пишу Вам без обращения, все равно Вы едва ли ответите на мои сбивчивые слова. Мужчина, подобный Вам, наверняка имеет множество предложений. К чему тогда отвечать тридцатилетней разводке с пятилетним сыном, которая когда-то играла по мастерам в баскетбол, любила танцы и бывала в обществе, а теперь вечерами и по выходным торчит дома одна или с сыном и тщетно пытается объяснить ему, почему у него нету папы…»

Франтишек читал письмо за письмом, и сердце его сжималось. Его вдруг охватило чувство стыда и вины. Он подсознательно пытался оградить себя от них дешевым и безболезненным сочувствием, в то время как Ада, сидящий напротив, самодовольно барабанил пальцами по пластиковому покрытию стола и выглядел как американский миллионер, только что возвратившийся из Африки после удачного сафари, похваляющийся своими трофеями.

— Кошмар и тихий ужас, — неуверенно пробормотал Франтишек, и Ада, словно ожидавший именно такой, а не иной реплики, страстно зашептал:

— Отпад, а, приятель?! Это же золотое дно! Надо же, чтоб так подфартило! Но мне нужна твоя подмога. Самому не управиться. Еще хорошо, если смогу обзвонить тех девочек, у кого есть телефон, остальным надо отвечать письменно, а что касается писанины, тут я, сам знаешь, не секу. Возьми на себя. Кладу тебе стольник за каждое письмо. И еще — там, где я сам не смогу поспеть, можешь заняться ты. Ну, ты как, Ринго? Что скажешь?

Франтишек, заслуживший новенькое с иголочки прозвище Ринго своими ослепительными успехами у Кларки и своей еще более совершенной прической, которая также была делом Кларкиных рук, лихорадочно размышлял.

Мысль, что придется взять на себя любовную переписку Ады, большой радости не доставляла, но предложенный вполне приличный гонорар ему, еще не приобретшему иммунитет от материальной заинтересованности, тем более сейчас, когда он оказался в унизительной роли любовника-содержанта, это предложение выглядело весьма соблазнительным. Претензии Франтишека к жизни были не так уж велики, да и свою зарплату, если учесть его скромные потребности, он считал вполне приличной, однако на ужин в замке «Мельник» или в Охотничьем зале мотеля Конопиште двух тысяч в месяц убийственно не хватало.

— Ну как, берешься или нет? — напирал Ада, и в его голосе звучали нетерпеливые нотки поднаторевшего в ведении деловых переговоров человека. Колебания Франтишека стремительно взвинчивали цену.

— Берусь. Но только если дело ограничится письмами и останется между нами, — решился наконец Франтишек.

— Заметано, — обрадовался Адольф и выловил из кармана записную книжку. — Можешь на меня положиться. Давай записывай!

Продиктовав имена, адреса и свои выходные, Ада покинул Франтишека, оставив его разбираться в своих сомнениях самостоятельно. Это уже была тактика — вовремя исчезнуть со сцены.

Коммерция быстро одержала верх над совестью, и Франтишек вступил в новую должность с удивившим даже его самого энтузиазмом. Сам себе исполнитель, сам себе режиссер. Он накупил писчей бумаги и копирки — Ада пожелал иметь копию каждого письма, — откопал старую, давно бездействующую мамину фирменную пишущую машинку марки «Ундервуд» и углубился в работу.

«Уважаемая барышня, — писал он и видел пред собой Кларку, попивающую свой любимый шипучий мельницкий сект Crémantrosé из широкого бокала на высокой тоненькой ножке, — не стану скрывать, что, читая первые письма с предложениями, пришедшие в ответ на мое объявление в «Свободном слове», я отложил Ваше как наименее интересное. Видимо, поначалу оно меня ничем не привлекло, и, лишь вернувшись к нему во второй раз и прочитав внимательнее, я оценил Вашу искренность и безыскусность и понял, что ценности, которые я ищу, найду скорее в Вашей надежности и стремлении к горячему ответному чувству, нежели в эффектных словесах, привлекательной внешности и общественном положении прочих моих корреспонденток. Если у Вас нет возражений, мы можем встретиться в следующую субботу днем, от трех до четырех, в кафе «Саварин». Передо мной будет лежать роман Флобера «Мадам Бовари». А пока от всей души Вам шлет привет одинокий Адольф Горски».