Дела закулисные - [22]

Франтишек же, пока Кларка вела сама с собой спор и прикидку, упрямствовал, повернувшись к ней спиной и упершись в стенку лбом, и стенка охлаждала его разгоряченный лоб, ревнивые мысли отступали и рассеивались, а настроение улучшалось прямо пропорционально тому, как Кларкино ухудшалось. Но многоопытной Кларке этот эффект песочных часов был хорошо известен, и потому, не дожидаясь, пока раздражение Франтишека все-таки передастся ей, она взяла его за руку и словно невзначай взглянула на водонепроницаемые, антиударные часы марки «Glashütte» и воскликнула с хорошо отрепетированным удивлением:

— Ежиш-Мария, да ведь уже черт знает сколько времени! Нам давно пора линять! — И, соскочив с тахты, принялась одеваться.

Прага тем временем принарядилась в зимний наряд. Улицы, тротуары, крыши — все стало девственно белым, лишь к автобусной остановке стекались, как во время оттепели, первые ручейки следов. Это спешили на службу трамвайщики, водители автобусов и заводские рабочие. Конторы, торговля и обслуга еще сладко спали, исключая, пожалуй, молочные и продуктовые универсамы. Кларка и Франтишек присоединили свои следы к тем следам, а «мерседес», соответствующий цвету нежданного снежного гостинца, оставили парковаться перед домом, так как Кларка опасалась проверки на алкоголь. Проверка в столь ранний час хоть и была маловероятной, но тем не менее не исключалась.

Франтишек не расспрашивал, куда они едут. Проиграв в дуэли амбиций, он выпустил из рук свою временную неустойчивую инициативу и снова отдался на милость Кларкиного лидерства и того сладостного ощущения, которое овладевает каждым мужчиной, о ком заботится и балует вниманием любящая женщина.

— Итак, за что мы пьем? — поинтересовалась Кларка, когда официант в знаменитом трактире «У Календов», который открывается в 6 утра, поставил перед ними по тарелке похлебки из рубцов и две запотевшие кружки пива. — За продолжение или, может, совсем наоборот?

В глазах Франтишека померк свет.

— Ты что этим хочешь сказать? — спросил он шепотом, чтобы она не заметила, как у него дрожит голос.

— Не более того, что сказала, — фыркнула Кларка с эдаким холодком. — Меня интересует, будем мы пить за повторение нашей ночи или не будем? Откуда мне знать, — Кларка мотнула головой и вызывающе огляделась вокруг, — может, я тебе не понравилась? Пока еще ты ничего хорошего мне не сказал…

Завсегдатаи из тех, что начинают стекаться в Подскали многим раньше шести, ибо «Нарцисс», «Барберина», «Гнездо дрозда» и прочие злачные места, где собираются пражские совы, сычи и сарычи, закрывались самое позднее в пять, пялились на Кларку, будто она была привидением. Такой товарец здесь встретишь не часто.

— Понравилась, конечно, понравилась, — вконец растерявшись, бормотал Франтишек. — Просто ужас, до чего понравилась, и тебе это отлично известно… — И в подтверждение своих слов звякнул своей кружкой о Кларкину кружку, как юнга в корабельный колокол, войдя в туман, и произнес как можно громче: — Пьем за следующую ночь!

Кларка чуть подняла брови и усмехнулась не менее загадочно, чем Мона Лиза и Мата Хари, вместе взятые, поставила кружку на картонный подносик с надписью «Сердце Праги стобашенной и гостеприимной» и принялась за похлебку, красную от перца и горячую, как горнило печи в кладненских сталелитейнях «Полди Кладно», похлебку, которую можно сравнить лишь с лезвием бритвы «Astra Superior».

— Ладненько, — сказала она между двумя глотками, когда ей удалось наконец одолеть длинный белый лоскут требухи, свисавший изо рта, как чересчур крупная рыба из клюва фламинго, — только не вздумай качать права, а уж трепаться об этом, особенно в театре, и подавно. Не забывай, что я там была до тебя и буду после тебя, если ты однажды из театра уйдешь. Ведь не станешь же ты ходить в монтах всю свою жизнь. И потому не порти мою.

— А ты не хочешь, — внезапно вскричал Франтишек, вознесенный валом вдохновения на самый гребень, и положил свою ложку на край тарелки, — однажды уйти из театра вместе со мной?

— И куда же, скажи на милость?

— А куда-нибудь. — Франтишека несло. — Неважно. Куда-нибудь, где мне дали бы квартиру.

Кларка не спеша доела, оттолкнув тарелку, кликнула официанта и попросила принести по сто граммов «Охотничьей» и еще по кружке пива. Подперев рукой подбородок, она глубоко вздохнула:

— Эти глупости из головы выбрось! Ты исключительно милый мальчик, ну а я исключительно избалованная тварь. Студенческая любовь не по мне. Кроме того, для тебя я стара. Наступит час, и ты взвоешь, что со мной связался, а мне такого счастья и задаром не надо. — Кларка подняла свою рюмку с «Охотничьей» водкой и подождала, пока Франтишек поднимет свою. — Ты меня любишь? — спросила она, подняв вдруг брови чуть не к потолку этой чадной забегаловки. — Говори, любишь?

— Не знаю, — ответил Франтишек убито, но честно.

— Вот видишь, — печально усмехнулась Кларка и залпом осушила рюмку.

За соседним столиком одобрительно загомонили, раздались восторженные хлопки и поощрительные восклицания. Кларка оглядывалась вокруг, гордо подняв голову и ослепительно улыбаясь. В эту минуту она была подобна цирковой наезднице, что мчится галопом, стоя на спине белой лошадки, по манежу и бросает в публику воздушные поцелуи. Франтишек почувствовал, как сердце его сжалось, а тело пронзила странная, доселе неведомая боль.