Дедейме - [21]
– Нет… – Шекер замотала головой. – Я не знала… Я больше не буду…
За дверями послышался шум. Эрке обняла Шекер и сказала:
– Ну вот и хорошо, тогда вставай, одевайся и иди поиграй на пианино.
Эрке вышла из комнаты. Дойдя до кухни, она остановилась. За столом стояла Ханна и срезала гниль с помидоров. Увидев Эрке, она вытянула шею и закачала головой вниз-вверх, как бы спрашивая: «Поговорила? Что? Как?» Эрке сделала рукой круговое движение, имитирующее глаженье ребенка по голове, и шепотом сказала:
– Все хорошо.
В кухню вошла Шекер. Несмотря на опухшие глаза, лицо ее было спокойным.
– Выспалась? – спросила Ханна.
– Да, – Шекер улыбнулась.
Ханна подмигнула Эрке.
– Ты не видела нигде сумку коричневую? Я от отца прятала, не найду теперь.
Шекер знала, что Ханна всегда прятала от Натана запасы – сэкономленные деньги и драгоценности для личных нужд, и то, что часто она забывала свои тайники. Однажды она послала водителя на рынок и дала ему сумку, в кармане которой была большая сумма. К счастью, водитель оказался порядочным и вернул ей деньги. С тех пор она предпочитала делать тайники вместе с Шекер.
– Мама, не эта сумка? – Шекер достала из-под узкой щели под кроватью Ханны старый, пропахший сыростью кожаный ридикюль и протянула его Ханне.
– Эта, эта! Сох боши, духтерлейме! [26] – Ханна открыла сумку и вывалила содержимое на стол. Чего там только не было: бриллианты, золотые цепи, кулоны, браслеты, часы с разноцветными камнями. Из горки с драгоценностями Ханна выудила массивные серьги: огромные, размером с фасолину, изумруды в обрамлении дюжины горошин-бриллиантов. Словно генералы в окружении солдат, они искрились и сверкали, заигрывая с солнцем. Ханна несколько раз подбросила серьги, будто взвешивая, а потом протянула их Шекер.
– Хочешь такие серьги?
Шекер замялась, но в глазах вспыхнул огонек. Эрке взяла из рук матери серьги и поднесла их к ушам Шекер.
– Ты только посмотри, эти серьги как будто сделаны для тебя! – Эрке взяла Шекер за руку, подвела к зеркалу и еще раз приложила серьги.
– Изумруд – это твой камень! Очень хорошо сочетается с твоими волосами. Зеленый и каштановый, лучше не бывает! – И шепотом, на ухо, добавила: – Мать редко кому такие серьги дарит, бери, пока не передумала.
Шекер кивнула. Эрке осторожно вдела серьги в уши Шекер.
– Чуй раче духтер! [27] Копия – моя мама. – Ханна поцеловала девочку. – Нравится?
– Очень! Спасибо, мама! – ответила Шекер.
– Мой младший доченька! – Ханна еще раз поцеловала девочку.
Неприятное чувство тяготило Эрке, когда она вышла от матери. Проблема решена, мать довольна, Шекер вновь стала любимой младшей дочерью, и все это благодаря ей, Эрке. Это она убедила Шекер смириться с обстоятельствами, полюбить маму. Но почему же теперь ей так плохо? Эрке пошла по направлению к своему дому, но перед калиткой остановилась. Прямо на дорожке лежала кучка. Эрке позвала: «Цыган!», но на ее зов никто не откликнулся, поэтому она пошла искать щенка в сад.
Мама редко называет ее духтерлейме[28], хотя это она, а не Шекер – младшая дочь. Мать никогда не дарит ей таких дорогих серег. Если их продать, хватит на две машины. Зачем девочке такие дорогие серьги? Она их может потерять, их могут украсть! Да еще и перед зеркалом теперь будет крутиться часами. Пустышка! Мама назвала ее раче духтер[29], сказала, что она похожа на бабушку Шекер. Ничего она не похожа на бабушку, она на свою мать похожа, больше ни на кого! А то, что она, Эрке, как две капли воды похожа на мать, никого никогда не интересовало, ее никогда не называли красавицей. Все-таки противная она, эта Шекер, все время прибедняется. Бедная родственница, все ей должны, а она ничего никому не должна. Нашлась мне, обиженная. На обиженных воду носят, нечего с ней церемониться. На месте мамы следовало бы указать ей место. Разбаловала ее совсем.
Эрке нашла Цыгана, когда тот облаивал дерево, на которое вскарабкалась взъерошенная кошка. Эрке схватила щенка за холку и потащила к дорожке. Уткнув его носом в кучку, она несколько раз шлепнула по боку:
– Это ты зачем делаешь? Это ты сам есть будешь?
Пес жалобно заскулил, ей пришлось отпустить его. Отряхнув руки, она пошла за веником и совком.
Надо выдать Шекер замуж поскорее. Почему мать считает, что рано? Столько хороших женихов приходит, а она всем отказывает. Говорит, я до 18 лет девочку не отдаю. Меня же выдали в 15 лет, а ее почему нельзя? Чем она лучше? Нашлась мне, неженка. Я бы уже давно выдала замуж и избавилась от этой обузы. Она только кровь материну сосет, а толку от нее никакого. Даже на пианино играть не может. Говорю ей, играй громче, чтобы всем было слышно. А она мне – мол, громче нельзя. Плохому танцору – пол кривой. Если громче нельзя, зачем вообще играть на пианино? Зачем ей преподавателей наняли, деньги им платят? Все на ветер, все мамины деньги – на ветер. С Миной я так церемониться не буду, выдам замуж рано. Строго с ней надо, взяла манеру спорить со мной. Думает, если мать ее защищает, она может себе позволить мне перечить. Надо ее приструнить, пока совсем не выбилась из рук.
Эрке поставила совок с веником на место, налила полное ведро воды и стала тщательно отмывать дорожку.
«– Моя мама и красивая, и умная, и успешная. У нее было столько возможностей выйти замуж во второй раз! Но она этого не сделала, понимаешь, не сделала! Она не хотела, чтобы кто-нибудь, не дай бог, меня обидел. Моя мама из-за меня принесла свою жизнь в жертву, а я…Дарина посмотрела на сидящего напротив мужа и опустила голову. Антон кивнул и взял ее за руку, но Дарина тут же руку высвободила…».
«У Конрада Фольксманна, молодого человека тридцати шести лет от роду, в отличие от большинства его сверстников, была цель – стать канцлером Германии. Он уже не помнил, когда ему впервые захотелось этого: то ли когда он прочёл биографию Конрада Адэнауэра и захотел стать похожим на него; то ли когда он вместе с матерью вышел на уличную демонстрацию и, скандируя лозунги за объединение обеих Германий, прошёл насквозь их тихий городок Альтенбург, что к востоку от Лейпцига; то ли когда всего через несколько дней после демонстрации, в которой и он принимал участие, рухнула Берлинская стена, и он осознал, что и он может влиять на политическую жизнь страны…».
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.