Дедейме - [19]
– Ну что, соня, спишь еще? – Эрке села на краешек кровати. – Мама не хотела, чтобы ты знала, но это она попросила меня с тобой поговорить. Ты не представляешь себе, как она за тебя переживает! Пришла утром рано, всю ночь не спала, на ней лица нет. Круги черные под глазами. А ты знаешь, что ей нельзя нервничать?
– Да… – прошептала Шекер.
– Тогда почему расстраиваешь? Если ты не любишь нашу маму, то это не значит, что ты можешь ее обижать. Я! Я, – Эрке энергично ударила кулаком в грудь, – я ее люблю и не хочу, чтобы ты доводила ее до инфаркта! У нас мама одна, а не две и не три. Родителей надо любить и почитать. Нельзя расстраивать мать. Она у нас одна. Мать – самое дорогое, что у нас есть. Если ее не будет, тебе будет легче? Ты же знаешь, что у нее уже был микроинсульт, ты хочешь, чтобы был еще один?
Шекер замотала головой. Она никак не ожидала услышать таких слов от Эрке, единственного человека, которому доверяла. Эрке хоть и приходилась ей тетей, но разница в возрасте между ними составляла всего семь лет, и Шекер было легче относиться к ней как к сестре, чем как к тете, в отличие от старших теток – Раи и Зои. Но на этот раз Эрке говорила с ней как с чужой. Шекер затряслась от рыданий.
– Ты думаешь, я не замечаю, а я все замечаю. И мама замечает. Мама все замечает! Еще до того, как ты скажешь слово, мы уже знаем, что ты скажешь. – Эрке сделала паузу. Из глаз Шекер ручьем текли слезы. – Ну все, все. Перестань плакать, вытри лицо.
Шекер потерла лицо рукавом ночной рубашки, но ее тело продолжало трястись.
– Ну все, все, не плачь. Никто же не умер? Что за трагедия? Что с тобой случилось? Что с тобой происходит?
– Я… хочу… к маме… – тихо, еле слышно, сказала Шекер. Было видно, что ей трудно достались эти слова.
– К маме? – переспросила Эрке. – Мама во дворе, вставай и иди к маме, что за проблема?
– Нет, – прошептала Шекер слабым голосом. – Я хочу… к… маме.
Эрке сжала губы и побледнела. Ее лицо стало непроницаемым.
– Ах, вот оно что… – Эрке встала и подошла к окну. – Я от тебя такого не ожидала. Что угодно ожидала, но такого – никогда. – Сделав паузу, она продолжила: – Это Зинка тебя подговорила, да? Это Зинка тебя настроила против мамы? Или это Рая? Кто тебя настроил против мамы, говори!
– Нет, нет, меня никто не настраивал! Я сама! Сама!
– Понятно… Ты ведешь себя как предатель! Ты – вор и предатель! Ты украла у нас маму, а теперь ее предаешь! Но даже у самого худшего вора и предателя есть совесть, а у тебя совести нет! Как можно так поступать, как ты поступаешь?! Ты что думаешь, у Зинки прямо рай тебе будет? Что она прибежит, заберет тебя, и все будет прекрасно? Ну что ж, иди… к маме, – при этих словах Эрке сморщилась, – как ты ее называешь. Никто тебя не держит! Но учти, обратно тебя никто не возьмет. А если ты думаешь, что Зинка будет тебе рада, ты очень, очень глубоко заблуждаешься! – Эрке не заметила, как перешла на крик. Только увидев испуганное и потерянное лицо Шекер, она понизила голос. – Ты знаешь, что Зинка, мать твоя так называемая, на самом деле не любит тебя? Она не любит никого, кроме себя! Ты знаешь, что она расстроилась, когда ты родилась, потому что не хотела дочь, а хотела сына? Она даже не притронулась к тебе ни разу, не кормила тебя. Это потом уже, когда мать приехала и увидела, что ты худая как скелет, она испугалась и забрала тебя к себе. Она не хотела, чтобы ты там умирала с голоду.
Глаза Шекер расширились, было видно, что она потрясена. Эрке продолжила:
– Наша мама – самый добрый, самый лучший человек на свете. Ты думаешь, ей надо было возиться с еще одним ребенком после того, как она семерых воспитала? Ей на меня уже сил не хватало, а она тебя взяла! Она не из эгоизма тебя забрала от Зинки, а от жалости к тебе, от доброты. И отца уговорила, он не хотел еще одного ребенка, который плачет по ночам. Выкормила тебя, наняла кормилицу, которая дома жила у нас. Для меня она этого не сделала – я жила два года у кормилицы, – а для тебя сделала! Ты не знала? Зато я знала! Скольких сил маме стоило тебя вырастить! О нас, своих детях, она не заботилась так, как о тебе. Она тебя как драгоценность берегла, никому не разрешала на тебя голоса повышать, никогда нам не было столько заботы и внимания, сколько тебе, спроси кого хочешь, спроси Раю, Зою спроси, Сави, Борю спроси. – Эрке вздохнула. Было видно, что ей не легко давались эти слова. Ее голос стал хриплым. – А Зинка очень злая и с детьми своими обращается жестоко. Нарядит дочь в дорогие шмотки, на люди выводит, а дома бьет ее, кричит на нее. За каждую мелочь ее избивает. А на людях улыбаться заставляет. Я сама видела, как она это делает! Это на людях она добрая, а в душе она очень жестокая. Более жестокого человека я не видела. И ты должна благодарить бога, что тебе досталась такая мать, как Ханна. – Эрке сложила ладони, словно в молитве. – И если ты такая неблагодарная, хочешь уйти… Ну что ж, иди, скатертью дорожка! Никто тебя не держит! Но мама не вынесет, если ты возьмешь и уйдешь. Но тебе-то что! Тебе наплевать на маму, тебе на всех наплевать!
– Мне не наплевать! – Шекер замотала головой. – Просто мне иногда кажется, что мама меня не любит.
«– Моя мама и красивая, и умная, и успешная. У нее было столько возможностей выйти замуж во второй раз! Но она этого не сделала, понимаешь, не сделала! Она не хотела, чтобы кто-нибудь, не дай бог, меня обидел. Моя мама из-за меня принесла свою жизнь в жертву, а я…Дарина посмотрела на сидящего напротив мужа и опустила голову. Антон кивнул и взял ее за руку, но Дарина тут же руку высвободила…».
«У Конрада Фольксманна, молодого человека тридцати шести лет от роду, в отличие от большинства его сверстников, была цель – стать канцлером Германии. Он уже не помнил, когда ему впервые захотелось этого: то ли когда он прочёл биографию Конрада Адэнауэра и захотел стать похожим на него; то ли когда он вместе с матерью вышел на уличную демонстрацию и, скандируя лозунги за объединение обеих Германий, прошёл насквозь их тихий городок Альтенбург, что к востоку от Лейпцига; то ли когда всего через несколько дней после демонстрации, в которой и он принимал участие, рухнула Берлинская стена, и он осознал, что и он может влиять на политическую жизнь страны…».
Когда коварный барон Бальдрик задумывал план государственного переворота, намереваясь жениться на юной принцессе Клементине и занять трон её отца, он и помыслить не мог, что у заговора найдётся свидетель, который даст себе зарок предотвратить злодеяние. Однако сможет ли этот таинственный герой сдержать обещание, учитывая, что он... всего лишь бессловесное дерево? (Входит в цикл "Сказки Невидимок")
Шестой ангел приходит к тем, кто нуждается в поддержке. И не просто учит, а иногда и заставляет их жить правильно. Чтобы они стали счастливыми. С виду он обычный человек, со своими недостатками и привычками. Но это только внешний вид…
Рассказ из сборника «Русские женщины: 47 рассказов о женщинах» / сост. П. Крусанов, А. Етоев (2014)
Роман молодого чехословацкого писателя И. Швейды (род. в 1949 г.) — его первое крупное произведение. Место действия — химическое предприятие в Северной Чехии. Молодой инженер Камил Цоуфал — человек способный, образованный, но самоуверенный, равнодушный и эгоистичный, поражен болезненной тягой к «красивой жизни» и ради этого идет на все. Первой жертвой становится его семья. А на заводе по вине Цоуфала происходит серьезная авария, едва не стоившая человеческих жизней. Роман отличает четкая социально-этическая позиция автора, развенчивающего один из самых опасных пороков — погоню за мещанским благополучием.
Триптих знаменитого сербского писателя Милорада Павича (1929–2009) – это перекрестки встреч Мужчины и Женщины, научившихся за века сочинять престранные любовные послания. Их они умеют передавать разными способами, так что порой циркуль скажет больше, чем текст признания. Ведь как бы ни искривлялось Время и как бы ни сопротивлялось Пространство, Любовь умеет их одолевать.
Прогрессивный индийский прозаик известен советскому читателю книгами «Гнев всевышнего» и «Окна отчего дома». Последний его роман продолжает развитие темы эмансипации индийской женщины. Героиня романа Басанти, стремясь к самоутверждению и личной свободе, бросает вызов косным традициям и многовековым устоям, которые регламентируют жизнь индийского общества, и завоевывает право самостоятельно распоряжаться собственной судьбой.