Дедейме - [17]

Эрке и не подозревала, что одиночество станет ее спутником на все ближайшие годы. Она надеялась, что муж будет любить ее, а его скованность приписывала нежеланию выражать чувства на людях, необходимости соблюдения приличий. Но она и представить себе не могла, что так будет всегда. На следующий день после свадьбы муж уехал по делам в Махачкалу. Казалось, что жизнь раскололась на две части: до и после. Она вдруг стала замужней женщиной, хотя ничего в ней не изменилось. Она больше не могла оставаться ночевать в родительском доме, потому что родители неизменно отправляли ее домой со словами: «Твой дом там. Ну и что, что мужа нет. А если он вдруг внезапно вернется, а тебя нет дома, что он подумает?» Она ненавидела свой новый дом, эти предательски шуршащие обои, странные шумы за окном. Она включала свет во всех комнатах, чтобы не бояться, но по-прежнему вздрагивала от каждого шороха. Когда же Симон вернется? Может быть, он обиделся на нее за что-то?

Муж вернулся через две недели. Эрке очень обрадовалась и, не желая показывать, что боялась (она не маленькая!), стала расспрашивать его о делах.

– Успешно прошла поездка?

– Да, нормально все. Через неделю опять поеду.

– Как? – Эрке не смогла скрыть удивления и разочарования. – Как опять поедешь? А я? Я останусь одна?

– Ну да. Я же тебе не нянька, чтобы тебя развлекать. Если скучно, иди к родителям, а я должен работать.

Вскоре Эрке узнала, что муж жил с другой женщиной. Однажды она взяла пиджак мужа, чтобы почистить, и, словно в плохом романе, увидела во внутреннем кармане пиджака письмо, подписанное «твоя Н.». Оно было адресовано ее мужу! Когда она показала письмо Симону, он толкнул ее, отобрал письмо и велел не «совать нос не в свои дела». Эрке поделилась своей бедой с матерью, самым близким ей человеком, но та отослала ее обратно со словами: «Стерпится – слюбится. Все мужчины ходят налево».

Эрке поняла, что ей придется смириться с одиночеством, и даже начала находить в этом плюсы. Она все реже ходила к родителям и все чаще оставалась дома одна. Иногда ее навещали сестры. Когда через год после свадьбы Эрке так и не забеременела, Ханна заволновалась: может быть, дочь стоит повести к врачу?

– Нет, мама, – ответила Эрке, – все хорошо.

– Что – хорошо? – не понимала Ханна. – Уже год живете, а ты не беременна еще.

– Мы не живем… – Эрке запнулась. Она не хотела огорчать мать, но не видела другого выхода. – Мы еще ни разу не были вместе.

– Что? Как это? Почему? – Ханна не могла скрыть удивления.

– Симон редко бывает дома, а когда приезжает, всегда уставший и ложится в другой комнате.

Ханна неодобрительно покачала головой: «Ну и дела».

Эрке поняла по решительному тону матери, что она этого так не оставит. И действительно, Ханна сразу же позвонила своей тетке и попросила повлиять на сына. Когда через неделю Симон вернулся, он первым делом отругал Эрке:

– Зачем ты без умолку болтаешь о том, какой я плохой муж?

– Я не болтала! – пыталась защититься Эрке. – Мать спрашивала, почему у нас до сих пор нет ребенка. Я ей сказала правду.

– Нечего посторонних в наши дела впутывать!

– Я не впутываю. Мама – не посторонний.

– Ну тогда иди и живи со своей матерью!

Эрке молча ушла в спальню и стала собирать вещи. Через несколько минут в комнату вошел Симон и потребовал перестать заниматься ерундой, раздеться и лечь в кровать. Через девять месяцев у Эрке и Симона родилась дочь, которую назвали в честь матери Симона – Миной.

Но даже рождение дочери не могло спасти брак.

5

Когда Эрке вернулась с носками и с отглаженной рубашкой, стол был уже накрыт, а Гарик одной рукой переключал каналы на пульте, а в другой держал кусок хлеба и, обмакивая его в масло, ел яичницу прямо со сковороды.

– А где мама? – спросила Эрке.

– Тама, – Гарик резко вытянул шею в сторону калитки, отделяющей их двор от родительского. Эрке протянула Гарику носки и повесила рубашку на дверную ручку.

– Я скоро вернусь! – сказала она и быстро, чтобы Гарик не успел одуматься, направилась вслед за матерью.

Она догнала Ханну, когда та подходила к калитке.

– Гарик тебя напрягает? Извини, мама, не уходи. Он сейчас уйдет.

– Я не поэтому иду, – ответила Ханна. – Что-то собака лает, хочу посмотреть, кто пришел.

И действительно, Эрке услышала надрывный лай.

– Кини у? [25]Кто пришел? – спросила Ханна бегущую навстречу Митрофановну. За грудой столов и стульев, за высокими елями, растущими в центре двора, не было видно калитки. Подойдя чуть ближе, они увидели маленького Цыгана, который прыгал и извивался, словно воздушный шарик, а Мухтар рычал на него, лаял и бил лапой об решетку, пытаясь достать щенка.

– А насчет Гарика – горбатого только могила исправит, – продолжила Ханна прерванный разговор, – взрослого человека не изменить уже. Что поделать, доченька, судьба у тебя такая.

– Да… – Эрке посмотрела на мать с благодарностью.

– Митрофановна! Ты зачем собаку отпустила? – Ханна многозначительно посмотрела на Эрке и кивнула в сторону дома, что означало: «Иди пока поговори с Шекер, а я отвлеку Митрофановну, чтобы не мешала».

Эрке вошла в дом, села на стул и закрыла глаза. Перед ней все расплывалось. После яркого утреннего солнца темнота прихожей действовала ослепляюще. Но она и так знала обстановку наизусть. Небольшая прихожая была главным помещением в огромном двухэтажном доме родителей. Первое, что видели входящие в дом – портрет восточной красавицы: ясные черные глаза, ровный нос, румянец на щеках, белоснежные зубы и аккуратно уложенные волосы. Те, кто впервые видел этот портрет, были уверены, что на нем изображена не Ханна, а Эрке. Она была очень похожа на мать не только внешне, она чувствовала ее, как саму себя, и понимала потребности Ханны еще до того, как те были высказаны. Но как могло случиться, что мать так сильно изменилась и постарела настолько, что сейчас многие уже и представить себе не могли, что Ханна когда-то была красавицей?