Давно и недавно - [65]

По всей нашей необъятной России шёл сбор средств. Даже самые бедные люди отдавали последнюю копейку в помощь братьям-славянам.

Первыми в Болгарию поехали, поплыли добровольцы. После того как не удалось дипломатическим путём уладить отношения с Турцией, 12 апреля 1877 года Александр II подписал манифест об объявлении войны.

Летом начались бои. Турки рвались к Шипкинскому перевалу. Перед ними грудью встали русские солдаты, братушки, как их звали болгары. Турок было в пять раз больше, они плотным кольцом окружили Шипку. Пять месяцев блокады. Знаменитое «Шипкинское сидение». Помимо турецких пуль, зимой наших солдат и болгарских ополченцев косили болезни, холод и голод. Люди замерзали. Пушки, ружья, одежда от мороза и метелей покрывались снежной коркой. Атаки отбивали штыками и камнями, не было боеприпасов. Однако начальник Южного отряда генерал Радецкий регулярно успокаивал Петербург: «На Шипке всё спокойно». Долгие годы русские люди будут повторять эту казуистическую фразу к месту и не к месту. Фраза казённого служаки запомнилась, а помним ли мы, знаем ли, как воевали, как командовали войсками Николай Григорьевич Столетов, Эдуард Иванович Тотлебен, Иосиф Владимирович Гурко, Михаил Дмитриевич Скобелев?

Скобелеву стоял памятник в Москве, в революцию разрушили. Как же, царский генерал. Кровопиец. Контра. Долой его! Памятника освободителям Болгарии нет в России. Книги об этой войне давно не переиздавались. А ведь матушка-Россия заплатила тогда за свободу Болгарии непомерную цену — двести тысяч солдат наших спят вечным сном на Балканах.

Когда-то я услыхал от одного белоруса, работавшего лесорубом в Поросозере, песню, которую пел его дед:

Эх, как наши за Дунаем синим побывали,

На земле болгарской турков побивали.

Гремит слава русская трубой,

Крепко, турок, бились мы с тобой…

В 1960-е годы, когда я приезжал в Варну, многие болгары благодарили Россию, благодарили нас, советских, за своё освобождение от рабства. А как нынче? Благодарят ли? Стоит ли ещё памятник Алёше в Пловдиве? А что о нас говорят, как благодарят за освобождение от фашизма в Польше, в Чехии и Словакии, в Румынии, в Австрии, в Прибалтике? Невольно возникает страшный вопрос: за что гибли тысячами и раньше, и в Великую Отечественную войну наши бравыребятушки, наши красноармейцы?

Почему Россия не жалеет своих сынов? Почему так мало стоит человеческая жизнь? От тех солдат родились бы дети, а от них — другие дети. Сколько новых Ломоносовых, Пушкиных, Васнецовых, Шаляпиных могли бы украсить русскую землю!..

…Холодно, тоскливо на вершине Столетова рядом с великолепным памятником нашим солдатам и болгарским ополченцам, памятником Свободы. Я подхожу к краю обрыва. Там лежат они, на склонах, внизу, в братских могилах.

В школьном учебнике об этой войне написано до обидного мало. Идите в библиотеку, там всегда вам рады. Неужто мы и вправду ленивы и нелюбопытны? Неужто мы Иваны, не помнящие родства? Горько это сознавать, стыдно повторять.

…Спустились в долину Роз. Тут весна, похожая на наше северное лето. Весна 1963 года. Женщины с обветренными, загорелыми лицами и забинтованными пальцами завершают перед полуднем своё привычное дело на поле — ощипывание лепестков роз с колючих кустов. Собирают лепестки утром, пока они сохраняют аромат. Сборщицы несут полные корзины во двор заводика, взвешивают, ссыпают лепестки на огромный брезент. Гора из лепестков! Возникает странное желание упасть в эту розовую гору лицом к душистым лепесткам.

Я спрашиваю женщин, опустошающих огромные корзины, можно ли мне упасть в лепестки? Они ничего не разумеют и сторонятся меня. Лица их суровы и непроницаемы. Кудрявый болгарин небольшого роста в чёрном грубой вязки свитере разрешает. Я быстро сбрасываю туфли и, раскинув руки, падаю в розовый ворох. Сборщицы лепестков качают головами и молча уходят. «Больше в моей жизни не будет такого», — говорю я начальнику в свитере, одаривая его традиционным подарком — макетиком советского спутника. Болгарин улыбается, и я крепко жму ему руку. И ведь точно, больше никогда не лежал я на горе из розовых пахучих лепестков.

Совсем скоро эти диковинные лепестки, этот духмяный розовый пух, бросят в чан, потом поддадут пару, и из агрегата, напоминающего огромный самогонный аппарат, закапает, потечёт розовое масло — прозрачная кровь розы, красивейшего цветка во вселенной. Запечатают розовое масло, а точнее, масло розы, во флаконы, в крохотные пробирки и будут внушать всему миру, что розовое масло дороже золота. И впрямь, почему нет? Болгария твёрдо держит первое место в мире по производству розового масла, так необходимого для парфюмерной промышленности.

Черноволосый начальник фабрички сказал мне, что для получения одного грамма масла требуется две тысячи роз! Причём не всяких там декоративных красавиц, а специальных масличных сортов.

— Ну а для одного литра? — спросил я.

— Два миллиона роз! — выпалил кудрявый болгарин.

— Сколько же это букетов могло бы быть, — вздохнул я печально. — Сколько девушек можно было бы сделать счастливыми. Сколько русских могил можно было бы украсить розами.