Даруй им покой - [22]

Видимо, новости в тихой на вид деревеньке распространялись быстрее, чем ехали двое всадников, потому что возле калитки их уже поджидали.

Дом родителей Дженни бедным не выглядел. Это немного удивило Дирхарта, который знал, что убогий ребенок в семье – беда. Кормить надо, а работник из него никакой, да и с рук не сбудешь. Тут же, похоже, дело обстояло иначе, и вышедшие навстречу внезапным гостям отец и мать погибшей девушки не выглядели чересчур измученными тяжелым трудом.

Услышав печальную весть, мужчина перекрестился, пробормотав слова молитвы, и с почтительным поклоном взял протянутый кошелек. Женщина же продолжала смотреть на Дирхарта пустым взглядом. Он уже решил было, что весть о смерти дочери так поразила ее, когда та, указав на кошелек, спокойно произнесла:

– Это только от лорда, добрый господин? А от госпожи?

– От какой госпожи?

– Так это… знамо, от какой, – мотнул головой в сторону замка ее муж. – От Маргарет.

– Маргарет? Уж не про кормилицу ли барона ты говоришь?

– Так это… про кого ж еще? Она ж ей, – он снова мотнул головой, теперь в сторону жены, – сестра родная. А Дженни, упокой Господь ее душу, стало быть, племянница ее.

– Маргарет всегда нам что-нибудь присылала, – кивнула женщина, промокнув передником сухие глаза. – Сама-то не появлялась здесь, что ей за интерес с нами, с простыми-то людьми, знаться? Дженни, почитай, и не знала, что та ей теткой приходилась, не снисходила госпожа до нашей бедняжки. Но присылала что-нибудь всегда. Совсем-то родню не забывала.

Дирхарт всмотрелся в лицо женщины. Ослепительной красотой Маргарет она не обладала, но некоторое сходство было. Память же рисовала ему утонченное лицо, стройную точеную шею, нежные маленькие руки, талию, которую он легко мог бы обхватить двумя пальцами… Так Маргарет – из семьи простых крестьян! И в детстве, как он сам, не видела ничего, кроме свиней, навоза и унылого крестьянского труда. Дирхарт не смог прогнать с губ торжествующей улыбки. Между ними впрямь общего гораздо больше, чем казалось раньше. Оба смогли оторваться от постылых корней, и оба застыли где-то на полпути к вожделенным высотам знатности и богатства. Так, может, впрямь судьба назначила их друг другу?..

Снова улыбнувшись этим мыслям, Дирхарт как бы невзначай положил руку на пояс рядом с висящим на нем кошельком и перевел взгляд на женщину, казавшуюся более словоохотливой, чем ее муж.

– Я и не знал, что мистрис Маргарет отсюда родом. Видимо, она была замужем за кем-нибудь из челяди барона?

– Да что вы, господин! Нет. Но ежели вашей милости интересно…

– Вы так добры, что бедняжку нашу пожалели, мир праху, ангельская душа была… Так ежели вам вправду интересно…

Два взгляда уперлись в кошелек на поясе Дирхарта, и он мысленно возблагодарил бога за дарованную этим крестьянам практичность и любовь к деньгам.

– Да, мне это интересно, – сказал он, развязывая кошелек.

…Маргарет едва минуло двенадцать, когда ее выдали замуж за сына мельника. Засматривались на нее тогда не только деревенские парни, а даже проезжающие мимо деревни господа замедляли ход своих коней, увидев красивую как майский день крестьянку, и норовили заговорить с ней. Смущенная Маргарет прятала лицо в передник и убегала в дом, но родители каждый божий день молились, как бы однажды их дочь не оказалась в седле позади какого-нибудь проезжего господина. Не всегда такая удивительная красота бывает к добру. Чаще – к худу… Так пусть муж за ней следит, к тому же парень работящий, рано или поздно отцовскую мельницу унаследует, да и собой хорош.

Поначалу брак этот казался счастливым, и мало кто не завидовал молодым. Вот так завидовали да, видать, сглазили. Ребеночек, которого через год родила Маргарет, оказался таким слабеньким, что святой отец посоветовал поскорее окрестить его – если помрет, то в христианской вере.

Маргарет едва все глаза не проплакала, но и это было полбеды. Беда же пришла, когда ее муж, работая на мельнице, поскользнулся на обледенелых мостках и попал под мельничное колесо. Как вытащили его из пруда – часу не прожил. Да и вытащили-то переломанного всего, так что, может, и к счастью Бог прибрал, а то что с ним, с увечным, семья делала бы… И ребенок его неделю всего прожил, ушел вслед за отцом. Хорошо, успели-таки окрестить.

Родня Маргарет боялась, как бы она, разом потеряв и мужа, и ребенка, умом не пошатнулась. Дело в том, что бывало такое в их семье. Прабабка Маргарет на голову слаба была и один из внуков ее – тоже. По-человечески не говорил почти, мычал в основном и все в лес бегал, да и сгинул там. В общем, боялись за Маргарет. Она после двойных похорон как камень сделалась. Молчала все. В одну точку перед собой смотрела, словно видела там что-то, чего другие увидеть не могли. Правда, молоко у нее не пропало, и вот это, верно, ее и спасло.

В то время у барона родился сын, и юную вдову взяли кормилицей в замок. Прижав к груди младенца, Маргарет ожила. А вот барон, отец этого младенца, как увидел кормилицу, так потерял покой. Горе не лишило Маргарет ее красоты, а, может, даже придало ей что-то такое, от чего у мужчин при взгляде на нее сбивалось дыхание. Говорили, будто нарисованная Мадонна ожила и с картины сошла… такая красота это была! И кто бы смог барона осудить? Да никто. Все понимали это, даже баронесса смирилась. В общем, второго ребенка Маргарет родила уже от него. И почти одновременно с баронессой, так что обоих кормила.