Даруй им покой - [21]

– Джон!

Из густого плюща, скрывающего колонны галереи, выпорхнула стайка воробьев.

– Джон, чтоб тебя!..

С булыжника двора, хлопая крыльями, взлетели голуби, а дремлющая на солнце собака встала и лениво ушла.

– Джон! Где тебя черти…

В соседнем дворике кухарка, услышав окончание фразы, едва не выронила пучок пряностей и густо покраснела.

– Что ж вы так орете, будто вас самого черти… – пробормотал появившийся в противоположном конце галереи Джон.

– У меня слух хороший, – уже тише заметил Дирхарт.

– Так я и говорю: простите, господин, виноват, задержался!

И подбежавший Джон с поклоном распахнул перед Дирхартом дверь на лестницу, ведущую к его комнатам.

Оказавшись у себя, Дирхарт сделал Джону знак запереть дверь.

– Скажи-ка мне, ты точно не врал, что грамотный?

– Нет, господин, не врал.

– Хорошо… – протянул Дирхарт, разглядывая слугу взглядом астронома, изучающего карту звездного неба. – Значит, сможешь кое-что мне прочитать.

– Смотря что, господин.

– Сейчас увидишь. Идем.

И, пресекая вопросы слуги, он требовательным жестом велел ему снова отворить дверь.

* * *

Джон шел за Дирхартом вдоль крепостной стены.

– Да что же это такое, господин? С каких это пор вы даже с женщиной не можете встретиться без того, чтобы обнаружить какое-нибудь безобразие?

Дирхарт остановился, резко развернувшись, и осуждающий взгляд слуги тут же переместился на снующих низко над землей ласточек.

– Ты что-то сказал? – Прямые брови Дирхарта чуть сдвинулись.

– Я говорю – ласточки низко летают, господин. К дождю.

– Вот и пошли, пока дождь не начался.

Зайдя за угловую башню, Дирхарт спустился к воде и указал себе под ноги. Подошедший Джон присел, вглядываясь в ровные, сильной и уверенной рукой начерченные на земле буквы: Requiem aeternam dona ei, Domine.

Он поднял взгляд на нетерпеливо ждущего Дирхарта.

– Это латынь, господин.

– Ну и что? – пожал тот плечами. – Тебе какая разница, ты же грамотный.

– Ой, господин…

Джон вздохнул, еще раз подивившись представлениям Дирхарта о грамотности и возблагодарив розгу отца за то, что впрямь немного знал латынь.

– Здесь написано: Requiem aeternam dona ei, Domine. То есть: Вечный покой даруй ему, Господи. Это строчка из заупокойной мессы.

– Хм… – Дирхарт обвел взглядом высокую траву и заросли камышей вокруг, застывшие на неподвижной воде кувшинки, растущие неподалеку ивы. – Если бы не эта ниша за спиной, то место достаточно уединенное, чтобы не скрывать скорби.

Он присел рядом с Джоном и легонько коснулся одной из букв.

– Совсем недавно написано, не успело расползтись от влаги. Не знаешь, в замке кто-нибудь умирал недавно?

– Нет, господин. Если, конечно, не считать ту бедняжку полоумную. Но это не про нее. Тут написано: даруй ему. Это про мужчину.

– Про мужчину… – повторил задумчиво Дирхарт.

– И еще, господин. Это писал кто-то, у кого рука привычна к письму. Вот, к примеру, я – прочитать смог, а написать – так бы не написал. Видите, какие буквы ровные, четкие. И глубокие. Уверенная рука. И сильная. Это кто-то из благородных, господин.

– Кто-то из благородных… – задумчиво повторил Дирхарт и выпрямился, снова взглянув на неподвижную воду. – Кто-то, скрывающий свою скорбь. Иначе зачем прятаться здесь, чтобы дать ей волю… Или это место что-то для него значит.

– Думаете, это имеет отношение к тому, чем вы тут занимаетесь?

– Не знаю, Джон. Но чутье мне подсказывает, что если две странные вещи произошли в одно время в одном месте, значит, они как-то связаны… Ладно, идем отсюда. У нас сегодня еще одно дело есть.

– Осмелюсь спросить, господин: это какое же?

– Навестить деревню, где жила Дженни.

* * *

Дирхарт с Джоном ехали по заросшей травой деревенской улице, провожаемые из-за заборов заинтересованными взглядами. В лужах безмятежно наслаждались вечерним солнышком свиньи, по обочинам деловито бродили куры. Джон осуждающе поглядывал на господина.

– Понесло же вас сюда на ночь глядя, – наконец проворчал он. – Возвращаться, наверное, в темноте придется.

– Не знал, что ты боишься темноты, – хмыкнул Дирхарт.

– А чего в ней хорошего? Неужели пораньше было не выбраться?

– Ага, и кого бы мы тут застали, кроме свиней? Люди-то днем в поле. – Дирхарт с удовольствием вдохнул аромат свежескошенной травы вперемешку с запахом навоза и улыбнулся. – Я, между прочим, родился в такой вот деревеньке.

– Так у вас ностальгия, господин?

– Что у меня? – Дирхарт кинул на слугу такой взгляд, что тот замахал руками, едва не выпав из седла.

– Нет! Это не то, что вы подумали, господин! То есть я не знаю, что вы подумали… Ностальгия – это тоска по тому, что ушло и не вернется.

– А… послал же бог умника в услужение! Нет у меня никакой тоски. Было бы, по чему тосковать…

– Вот и я думаю, невозможно вас представить за плугом. Совсем вы не похожи на крестьянина.

Джон, хоть и испугался хозяйского гнева, совсем не кривил душой – медальный профиль и гордая осанка Дирхарта никак не вязались с тяжелым крестьянским трудом. Шпага на боку, кружева и лежащие на плечах локоны шли ему гораздо больше, чем холщовая туника, в которой Джон никак не мог его представить, как ни пытался.

– Да я и не ходил за плугом, – проговорил Дирхарт. – В кузнице работал, ты ж знаешь… А, вот и дом, который нам нужен.