Дар милосердия - [95]

— Владения «Форда».

Чем дольше я смотрел на нее, тем больше она мне нравилась. Первое впечатление оказалось обманчивым; в ее фигуре не было ничего детского, и даже строгое платье не скрывало полную грудь и изгибы талии и плеч.

Почему-то, глядя на нее, я вспомнил пейзаж, виденный на тайной выставке. Не из интереса к искусству, а скорее, от скуки я забрел в тот мрачный угрюмый подвал, но, едва зайдя внутрь, оказался заворожен той картиной. Называлась она «Пейзаж двадцатого века».

На переднем плане текла синяя река, за которой простирался цветущий луг, плавно переходивший в невысокие лесистые холмики. На горизонте возвышались белые громады кучевых облаков, а в небе одинокой точкой гордо парила птица.

Такого пейзажа не увидишь в двадцать втором веке. Не знаю, почему облик девушки напомнил мне о нем, но именно эта картина встала у меня перед глазами здесь, в шумном отделении Министерства бракосочетаний, среди колонн, стоявших вокруг будто окаменелые стволы обезглавленного леса.

— Мистер Бартлетт, попробуйте описать в нескольких словах, какая жена вам нужна.

Я чуть было не ответил, что не надо мне никакой жены, и единственной причиной, заставившей меня прийти сюда, было то, что мне скоро тридцать и вчера я получил повестку, требующую явиться в Министерство бракосочетаний и выполнить свой гражданский долг. Но сдержался. Какой толк в том, чтобы оспаривать постановление министерства?

Но сдаваться просто так я тоже не собирался. Поэтому сказал:

— Жена, которая мне нужна, наверняка не имеет ничего общего с той, что мне достанется.

— Наши сознательные желания являются совершенной противоположностью подсознательным желаниям, мистер Бартлетт. Истинная польза Брачного Интегратора в том, что пары подбираются согласно подсознательным желаниям. Тем не менее, все, что вы готовы сообщить, будет занесено в анкету и может повлиять на итоговый вердикт.

— Тогда я не знаю, что сказать, — ответил я.

И это была чистая правда. За двадцать девять лет одиночества мое половое влечение полностью атрофировалось. Женщин для меня не существовало — во всяком случае, до сегодняшнего утра.

Я огляделся в поисках вдохновения. В огромном помещении, казалось, нельзя было шагу ступить, чтобы не наткнуться на стол или одного из сотрудников. То там, то тут виднелись серые и черные платья секретарш. По соседству располагалась штаб-квартира Брачной полиции, и в нескольких метрах от меня за угловатым мраморным столом сидел тощий инспектор.

Серый мундир был ему явно велик. Вероятно, он постился: впалые щеки, тонкие бескровные губы. Длинный острый нос выделялся на узком лице, отчего инспектор выглядел унылым и голодным. А угрюмые, глубоко посаженные глаза лишь подчеркивали это впечатление.

Неожиданно я понял, что эти глаза уставились прямо на меня.

Ума не приложу, чем я мог привлечь его внимание. На мне был вполне традиционный камзол, а черную широкополую шляпу я по всем правилам снял при входе и теперь держал в руках. Ростом я выше среднего, но в глаза это не бросается, а если светлые волосы и серые глаза плохо сочетаются со строгостью костюма, то не меня в этом винить. Тем не менее, что-то в моем облике не нравилось инспектору. В его взгляде явно читалось неодобрение.

— Совсем никаких идей, мистер Бартлетт?

Смотреть в голубые глаза девушки было куда приятнее, нежели в мрачные карие глаза инспектора. Все равно что после «Потерянного рая» Мильтона прочитать его раннее беспечное «L'Allegro». Долгожданная подсказка нашлась на расстоянии протянутой руки.

— Голубые глаза, — сказал я. — Хочу, чтобы у нее были голубые глаза. Каштановые волосы. Круглое, пухленькое личико и плечи, которые выглядят красиво даже в строгом шерстяном платье с отложным воротником.

Я заметил, как краска прилила к щекам девушки, а на бледном виске запульсировала жилка. Но она лишь задала следующий вопрос:

— Что-нибудь еще? Быть может, какие-то черты характера, помимо внешних данных?

— Разумеется.

Я понимал, что моя наглость переходит все границы морали, законодательно закрепленной в эпоху Покаяния. Столь безрассудных поступков я еще не совершал. Сосредоточившись на обворожительном лице девушки, я тихим голосом — на случай, если инспектор развесил уши — начал перечислять:

— У нее должен быть весьма утонченный вкус, она должна быть хорошо знакома с пятью священными книгами — и, возможно, с парой-тройкой запрещенных. Мне также хотелось бы, чтобы она любила детей и хотела иметь троих или даже четверых, а не одного после долгих уговоров. А самое главное — она не должна допускать, чтобы у мужчин рядом с ней возникали лишние мысли. Ни словом, ни делом, ни прибегая к защите закона, а просто оставаясь собой — надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду.

Розовые щечки налились румянцем.

— Это все, мистер Бартлетт?

Я вздохнул. От моего безрассудства не было никакого толку.

— Да.

Девушка вынула анкету из диктографа и сделала на ней пометки.

— Я удалила ваше упоминание запрещенных книг, — сказала она, подняв голову. — Дойди это до администрации, вам бы грозило до двух лет в Чистилище. Следует разумнее выбирать слова, мистер Бартлетт.