Данайцы - [14]

И я, конечно, молчал. Я думал о крови, о трупах в нашем холодильнике, и это казалось гораздо проще, нежели думать о нас самих.

***

Когда в один прекрасный день я увидел Бет в Центре подготовки, я попросту прошел мимо нее. Я сделал вид, что не узнал ее, или же мне тотчас удалось убедить себя в том, что нет и не может быть ничего общего между этой ослепительной женщиной в коридоре крыла энцефалодиагностики – по-видимому, супругой какого-нибудь босса – и Бет. Той самой, уже казавшейся сказочной девочкой, которой пришлось пережить самоубийственный штурм моей первой влюбленности. Я еще подумал, что это было бы так же немыслимо, как встретить на строго охраняемой территории стартового комплекса попрошайку. И все же, пройдя мимо нее, я остановился с таким видом, будто что-то забыл и должен идти обратно. Я не смел оглянуться и отчего-то с ужасом думал про рентгеновские снимки моего мозга, несколько минут назад отправленные на экспертизу. Тогда она подошла сзади, потянула меня за рукав и тихим, вибрирующим от улыбки голосом сказала на ухо:

– Привет.

От запаха ее духов что-то зашевелилось и стало холодеть у меня под ложечкой. Обернувшись, я смотрел на нее с приоткрытым ртом, и, сколь ни удивительно это покажется – ведь я узнал ее в первое мгновенье, – не сразу лицо ее преображалось в знакомые и дорогие черты.

Она почти не изменилась. Как всегда острая на язык, она начала с замечания по поводу «церберши» в дверях корпуса, так что я поперхнулся, и ей пришлось бить меня ладонью по спине. Она была в белоснежной юбке и блузке, в длинных, по локоть, шелковых перчатках, в ушах ее сверкали золотые сережки с изумрудами (мой подарок), а голову украшала замысловатая шапочка с вуалькой.

Мы просидели больше часа в пустом, пропахшем аптекой буфете. Воспоминания так перепутали мои мысли, что я забыл о предстоявшем мне еще одном медицинском освидетельствовании. Из-за перчаток мне не было видно, есть ли кольцо на ее руке, но и о замужестве я не спросил ее. Я старался удержать возле себя образ сказочной девочки, образ, который, подобно миражу в горячем воздухе, все-таки начинал бледнеть, растворяться в этом холеном теле. Она выкуривала уже четвертую сигарету, ничего не ела и вяло, как в каком-нибудь механизме, копалась ножом в своем салате.

Вспомнив об освидетельствовании, я вскочил как ошпаренный, спросил, сколько она еще будет здесь – на что она неопределенно пожала плечами и бросила нож в тарелку, – начиркал ей на салфетке телефон нашей диспетчерской и побежал вон. В дверях буфета меня ждал посыльный, который сообщил, что я должен немедленно явиться в кабинет №200.

– Куда? – спросил я.

– Кабинет №200. – Солдат кивнул на лифт. – Четвертый этаж.

Уверенный, что это какое-то недоразумение – на четвертом этаже располагался секретный отдел, лифт никогда не поднимался выше третьего, – я все же двинулся за посыльным. Стоя в кабине спиной ко мне, он набрал на кнопочной панели комбинацию цифр. Мы поднялись на четвертый этаж.

Кабинет №200 напоминал фотолабораторию: душный, без окон, пропитавшийся запахами реактивов. Хотя, вполне может статься, это и была фотолаборатория. Меня попросили плотней прикрыть дверь, предложили сесть и сообщили, что результаты томографического исследования моего мозга «оставили благоприятное впечатление». Лицо моего визави скрывалось в тени настольной лампы, рука с широко разбросанными пальцами в шрамах, с лилово-ртутными ногтями неподвижно лежала на выщербленной столешнице. Безо всякого перехода властный невидимка заявил мне, что для окончательного утверждения в списках Проекта моему личному делу не хватает небольшого, но существенного пункта, каковой заключается в «достаточности компрометирующих средств воздействия». Не понимая, я смотрел на его страшную руку и думал, что, должно быть, в такой руке удобно держать топор. Фразу о «достаточности средств воздействия» невидимка повторил несколько раз, пока я не ответил с понимающим видом: «Ага». Ситуация явилась настолько нелепой, что я был уверен, будто недостаток «компрометирующих средств» и оказался выявлен на снимках моего мозга. И когда стало ясно, что моя встреча с Бет не была случайностью, что это и есть тот самый недостающий пункт в деле, мне уже не оставалось ничего иного как только повторять: «Ага, ага…» Потом, правда, я хотел возмутиться, но именно потому, что этого ждали от меня и где-то на границе света уже маячили очертания второй руки, как будто изготовившейся к удару, я встал из-за стола, набрал полную грудь воздуха и… поклонился. Не поклонился, а так, нырнул подбородком. И ушел.

На выходе из корпуса мне пришлось уступить дорогу странной процессии: санитары выкатывали к карете скорой помощи медицинскую тележку. На тележке, под простыней, лежал труп. Два вооруженных офицера шли по сторонам тележки и кончиками пальцев, словно чего-то хрупкого, касались ее краев. Были сумерки, в мертвенном свете люминесцентных ламп из-за стеклянных стен вестибюля мне померещилось, будто простыня, которой накрыт труп, испачкана чернилами. Все это было тем более странно оттого, что корпус являлся диагностическим учреждением, то есть не располагал ни операционными, ни прозекторской. Однако спектакль, открывавшийся в душе моей тотчас за порогом кабинета №200, целиком и полностью захватил меня и, кажется, даже перед санитарами я пытался разыграть