Дальневосточные путешествия и приключения. Выпуск 11 - [136]

Девушка подошла к бочке, взяла фонарь и уверенно произнесла:

— Не беспокойтесь, ночь переспите в интернате. А утром что-нибудь придумаем... Безвыходных ситуаций не бывает.

— Мне остается только благодарить вас.

— Пустяки. Берите свой рюкзак, пойдемте в интернат, это рядом. Есть все условия нормально отдохнуть, — заверила она.

— Простите, так получилось, но... как зовут вас? — растерянно спросил я и, дождавшись ответа, назвал себя.

— Аня. Пойдемте, время позднее...

Мы вышли во двор. В домах погасли огни. Безмолвная тишина, какая бывает в глухих селах, с неясным и далеким звоном охватила этот краешек уснувшей земли. Пряно пахла уже заколосившаяся зубровка — и кружила голову...

Проснулся я рано с неожиданной легкостью, немало удивился: вчерашний день не оставил ни следа усталости,

Я вышел на крыльцо, сел, чтобы, наконец, обозреть то, что так тщательно скрывала от меня диковатая, глухая ночь. На чернильном горизонте стояли обрывки слоистых облаков, подсвеченные с земли вздрагивающим малиновым светом разгоравшейся зари. Село, уютно растянувшись рядком домов на просторном песчаном берегу, еще спало.

Здание интерната, ставшее для меня приютом, оказалось в стороне от села, у вздыбленного обрывистого берега; невдалеке от него начиналась тайга, растревоженная еще с сумерек пересвистом птиц.

В рюкзаке я отыскал кусок краковской колбасы, печенье «Крокет» — эта сухомятка и составила мой калорийный завтрак.

Я с благодарностью взглянул на здание интерната и пошел к реке, утопая в сыпучих, скользких береговых дюнах. Тем временем над землей легко взлетел рубиновый диск солнца. Амур сразу густо раскраснелся, словно его залили перезрелым соком брусники.

Аня появилась на берегу радостная, как это утро. Я посмотрел на нее: вчера она мне показалась не такой... Вчера я не заметил, что она так прелестна, обаятельна. Она, оказывается, принесла веселенькое известие: к обеду в село с верховьев придет почтовый глиссер. Водитель — хороший человек, он обязательно подкинет до Киселевки.

— Ну, пойду я. Дедушке скоро обезболивающий укол делать надо. Опухоль у него. Оперировать не стали — поздно...

— Выходит, моя ночная спасительница на поприще медицины служит? — заметил я.

— Да что вы... Просто в пединституте нам обязательные медицинские курсы ввели, — смущенно ответила Аня.

Откуда-то приплелась к нам лайка цвета прелой соломы. Ласково прищуренные глаза, заискивающе медленная походка, всплески скрученного в локон хвоста — все подчеркивало ее добрый характер, смышленость. Лайка прошла к Ане и свалилась у ее ног.

— Вершины какого факультета покоряем?

— Биолог я. На следующий год выпуск, а я вот в тревоге: боюсь, место естественника в Халбах не найдется

Аня сняла туфли, старательно вытряхнула из них песок и медленно зашагала к селу, слегка расставляя в стороны носочки босых красивых ног, как это делают балерины, прохаживаясь по сцене.

Я смотрел ей вслед и еще долго видел ее свободно падающие на хрупкие плечи смоляные пряди ухоженных волос, ее утонченную талию, грациозную фигуру, молодую свежую кожу с мутноватым бронзовым загаром. Я ощущал на себе агатовый блеск ее чуть тоскливых глаз, и мне стало не по себе.

«Но кого же мне напоминает Аня? Неужели я где-то раньше мог видеть ее?» — мучительно пытался вспомнить я.

Удивительно, но образ Ани я нашел воплощенным в скульптуре девушки каменного века! Только девушка, подобная Ане, могла возбудить в древнем художнике Приамурья буйные творческие порывы — взяться за глину и ваять этот образ. Художник, растроганный обаянием юности, очень старался, создавая скульптуру, хотя материал не слушался его рук; он со всей тщательностью передавал нежно очерченный овал лица, миниатюрный подбородок, вытянутые губы, как бы ожидающие поцелуя... Потом художник бережно залощил скульптуру, обжег в огне и долго любовался...

Прошло пять или шесть тысячелетий с тех пор, и уникальная скульптура предстала перед нашим современником. Им был Алексей Павлович Окладников.

Это произошло лет семнадцать-восемнадцать назад в селе Кондон. Тогда Алексей Павлович руководил археологическими раскопками. Раскапывалась целая деревня каменного века, неолита. В одном из полуподземных жилищ деревни и была извлечена единственная в своем роде скульптура девушки. В седой древности жили на амурской земле такие красавицы, теперь продолжают жить их предки. Алексей Павлович писал по поводу уникальной находки: «Неолитический скульптор с большим реализмом и с искренней теплотой передал в глине черты определенного человеческого лица. Точно такие лица можно встретить в Кондоне сегодня среди миловидных нанайских девушек, обладающих той же легкой женственной грацией, какая воплощена в статуэтке, пролежавшей тысячи лет в заполнении жилища каменного века».

Видеть самому эту скульптуру мне не пришлось, но известна она по цветной иллюстрации в первом томе «Истории Сибири». В кругу археологов скульптуру уважительно и трогательно называют «Кондонская Венера».

Какое-то время я провел в приятных раздумьях... Потом наступила тянучая пустота, мучительная от бездеятельности. Остро ощущая это, я отправился прогуляться по окраине села. Брел берегом у самой кромки воды, пока путь мне не преградила мелководная речушка с мутной водой. Я свернул к седоватым зарослям тальника, вышел к песчаным дюнам, поросшим на выдувах солончаковой осокой, ползучими кустиками мышиного горошка.