Дѣла минувшихъ дней. Записки русскаго еврея. В двух томах. Том 1 - [46]

Сообщеніе генерала Левицкаго я всегда припоминалъ, когда приходилось впослѣдствіи объяснять себѣ причины того безпощаднаго разгула антисемитизма, которымъ руководилась политика центральной власти за все время царствованія Александра III и который преемственно перешелъ и къ слѣдующему царствованію. Становилось понятнымъ, почему вслѣдъ за вступленіемъ на престолъ Александра III выдвинулся на первую очередь еврейскій вопросъ. Нужно было отвлечь вниманіе общественнаго мнѣнія отъ всего того, на что надѣялись въ послѣдніе мѣсяцы прежняго царствованія, во время диктатуры Лорисъ-Меликова, т. е. отъ либеральныхъ реформъ. Съ другой стороны, губернскимъ властямъ нужно было во что бы то ни стало замять результаты сенаторской ревизіи Половцева въ Кіевской, Херсонской и Черниговской губерніяхъ. Министръ внутреннихъ дѣлъ, назначенный Александромъ III въ первые же дни по вступленіи на престолъ, графъ Алексѣй Павловичъ Игнатьевъ, бывшій посолъ въ Константинополѣ, зналъ по близости своей къ балканскимъ дѣламъ (онъ былъ представителемъ Россіи въ Санъ-Стефанскихъ переговорахъ), какимъ способомъ передъ бывшимъ наслѣдникомъ объяснялись всякіе непорядки и злоупотребленія въ дѣйствующей арміи и къ чему пріучили царя: «евреи виноваты»; этимъ все какъ бы разъяснялось; этому такъ легко вѣрили.

Мнѣ случалось впослѣдствіи читать много всеподданнѣйшихъ отчетовъ губернаторовъ, которые представлялись ежегодно непосредственно царю. Въ нихъ поражало обиліе матеріала по еврейскому вопросу, конечно, съ яркой антисемитской окраской. И чѣмъ болѣе негоденъ былъ губернаторъ, чѣмъ хуже умѣлъ онъ справляться съ управленіемъ ввѣренной ему губерніи или устранять непорядокъ, тѣмъ больше вниманія удѣлялъ такой губернаторъ въ своемъ всеподданнѣйшемъ отчетѣ евреямъ, и тѣмъ больше накладывалъ густыхъ красокъ при изображеніи еврейскаго засилья, вреда, приносимаго евреями и т. п. Такія мѣста во всеподданнѣйшихъ отчетахъ неизмѣнно удостоивались Высочайшихъ отмѣтокъ. По дѣйствовавшему правилу, всѣ отмѣтки царя вносились въ Комитетъ Министровъ на предметъ исполненія и освѣдомленія министровъ о директивахъ свыше. Всѣ отмѣтки царя, касавшіяся евреевъ, дѣлались такимъ образомъ извѣстными не только министрамъ, но и канцеляріямъ, а затѣмъ и губернаторамъ; этимъ путемъ освѣдомляли администраторовъ о вкусахъ царя. Всякая отмѣтка считалась большимъ отличіемъ для автора даннаго отчета, ибо свидѣтельствовала, что губернаторъ умѣетъ отмѣчать важныя явленія; важность ихъ вѣдь опредѣлялась для вѣрныхъ слугъ не существомъ даннаго дѣла, а вкусами хозяина. Понятно поэтому, что всякая отмѣтка по поводу евреевъ вызывала у другихъ губернаторовъ охоту привлечь и къ себѣ высочайшее вниманіе. Этимъ объясняется то странное явленіе, которое я могъ констатировать изъ знакомства съ ставшими мнѣ доступными впослѣдствіи секретными матеріалами: что всякая антисемитская мысль во всеподданнѣйшемъ отчетѣ одного губернатора находила на слѣдующій же годъ подражаніе въ отчетѣ другого губернатора, при чемъ авторъ новаго отчета прибавлялъ кое-что и отъ себя. Царя, такимъ образомъ, питали мыслями, соотвѣтствовавшими его собственному вкусу, постоянно подогрѣвали и варьировали одно и то же блюдо, смотря по сезону, — то объ экономическомъ вредѣ евреевъ, то объ обособленности ихъ, то, наконецъ, о политической ихъ неблагонадежности и, въ особенности, о революціонномъ настроеніи еврейской молодежи, заражающемъ прочіе элементы въ школѣ, и т. п. Я имѣлъ поэтому полное основаніе всегда утверждать, не только въ печати и въ публичныхъ выступленіяхъ, но и въ неоднократно дѣлаемыхъ оффиціальныхъ заявленіяхъ, что антисемитизмъ въ политикѣ послѣднихъ двухъ царствованій шелъ не снизу вверхъ, а, напротивъ того, с_в_е_р_х_у в_н_и_з_ъ, и отнюдь не объясняется ни объективными данными жизни, ни якобы враждебнымъ къ евреямъ настроеніемъ народныхъ русскихъ массъ. Лживымъ было утвержденіе, будто погромы начала восьмидесятыхъ годовъ прошлаго вѣка явились формой протеста населенія противъ еврейской эксплоатаціи или экономическаго засилья. Развитіе погромовъ шло также сверху внизъ, и начало ему положено было тѣмъ же первымъ министромъ Александра III-го гр. Игнатьевымъ.

Хочу сказать здѣсь нѣсколько словъ о другой встрѣчѣ въ томъ же домѣ моего гимназическаго товарища. Еще въ Полтавѣ у его матери въ домѣ жилъ нашъ учитель греческаго языка Д. С. Кукуричекъ, педагогъ бездарный, но большой оригиналъ. Мы знали, что онъ очень образованный человѣкъ и считали его большимъ чудакомъ; онъ не былъ строгъ, никогда не налагалъ на провинившихся взысканій; онъ какъ бы «не сопротивлялся злу». Я съ нимъ въ Полтавѣ не былъ близко знакомъ, какъ съ человѣкомъ, но понималъ, что Кукуричекъ вовсе не такъ простъ, какъ кажется. Вскорѣ послѣ моего выхода изъ гимназіи онъ вышелъ въ отставку и поселился въ семьѣ указаннаго товарища, сначала въ Петербургѣ, а потомъ въ имѣніи, возлѣ Боровичей Новгородской губ., гдѣ онъ лѣтъ черезъ 15 умеръ. Въ Петербургѣ я съ нимъ встрѣчался, успѣлъ познакомиться довольно близко, и узналъ, что онъ караимъ по происхожденію, принявшій по окончаніи курса лютеранство; онъ жилъ нѣкоторое время въ Италіи и въ совершенствѣ изучилъ итальянскій языкъ, составилъ даже нынѣ забытый учебникъ грамматики этого языка; онъ обладалъ большими знаніями по филологіи, былъ превосходнымъ классикомъ. Повидимому, онъ готовился къ профессурѣ, но потерпѣлъ какую-то осѣчку въ жизни и ушелъ въ самого себя; онъ избѣгалъ разговоровъ о своемъ прошломъ даже съ близкими; такъ онъ и унесъ въ могилу тайну своей сложной надломленной психологіи, оставляя на всѣхъ знавшихъ его впечатлѣніе ипохондрика, вѣчно жалующагося на дѣйствительно неудовлетворительное здоровье. Кукуричекъ былъ чрезвычайно остроуменъ, умѣлъ въ бесѣдѣ приковывать вниманіе собесѣдника, съ большою точностью и въ рѣзкихъ краткихъ афоризмахъ излагать интересныя мысли, но отъ него вѣяло холоднымъ скептицизмомъ и подчасъ жуткимъ разочарованіемъ; чувствовалось, что это тяжело раненый въ душу человѣкъ. Только послѣ долгихъ наблюденій я убѣдился, что онъ былъ религіозно настроенный мистикъ, и его угнетала перемѣна религіи. Какъ это ни странно, это былъ единственный интеллигентный караимъ, съ которымъ мнѣ довелось встрѣтиться въ этотъ первый періодъ моей жизни.