Дѣла минувшихъ дней. Записки русскаго еврея. В двух томах. Том 1 - [48]

Съ этой цѣлью я и другой молодой человѣкъ посѣтили Богрова въ его квартирѣ (въ томъ же домѣ, гдѣ помѣщалась редакція «Разсвѣта»). Способъ «улаженія», предуказанный нашей довѣрительницей, былъ совершенно нелѣпъ и могъ привести только къ обостренію конфликта. Я ожидалъ увидѣть импозантнаго, даже обаятельнаго знаменитаго писателя, но былъ разочарованъ. Мы застали его въ кабинетѣ, мало похожемъ на лабораторію великаго писателя. Онъ былъ крайне раздраженъ противъ г-жи Розенфельдъ и редакціи вообще, и выражено было это раздраженіе въ формѣ, обнаруживавшей человѣческую слабость, а отнюдь не величіе. Сообщеніе, которое мы сдѣлали, было по существу комичное, и положеніе мое и моего товарища, студентовъ — первокурсниковъ, было основательно смѣшнымъ; если бы онъ отнесся къ нему съ ироніей вмѣсто того, чтобы намекнуть на возможность вмѣшательства всесильнаго тогда главы полиціи, Грессера, то это было бы правильнѣе. И по внѣшнему виду, и по рѣчи своей старикъ Богровъ больше напоминалъ бухгалтера банка, въ которомъ онъ служилъ, чѣмъ писателя.

Впечатлѣніе мое было, однако, мимолетнымъ, и больше я его не видѣлъ. Но отношеніе къ нему въ редакціи «Разсвѣта» было равнодушное; его цѣнили, какъ популярнаго автора, но чисто еврейскія общественныя стремленія членовъ редакціи, очевидно, были ему чужды. Тогда уже говорили, что онъ крещенъ; не знаю, насколько вѣрны были эти слухи въ отношеніи къ датѣ формальнаго оставленія имъ еврейства. Какъ извѣстно, хоронили его въ 1885 г. не какъ еврея.

Въ редакціи «Разсвѣта» встрѣчалъ я, хотя и рѣдко, Семена Афанасьевича Венгерова, извѣстнаго писателя, одного изъ самыхъ плодовитыхъ историковъ и критиковъ русской литературы, родственника г-жи Розенфельдъ. Онъ производилъ впечатлѣніе мало общительнаго молодого ученаго, и въ редакціонномъ кружкѣ участія не принималъ. Активнымъ работникомъ по газетѣ былъ, тогда еще совсѣмъ молодой, H. М. Виленкинъ, поэтъ и писатель, ставшій извѣстнымъ подъ именемъ Минскаго. Фельетоны Нордъ-Веста (псевдонимъ, подъ которымъ онъ писалъ въ «Разсвѣтѣ»), пользовались большимъ успѣхомъ. Невзрачный, невысокаго роста брюнетъ, съ неправильными чертами нѣсколько суроваго, какъ бы разочарованнаго лица, но съ глубокими умными глазами, — отъ него вѣяло талантомъ; достаточно было прислушаться короткое время къ его бесѣдѣ, чтобы сразу разгадать, что имѣешь дѣло съ недюжиннымъ человѣкомъ, съ оригинальнымъ міровоззрѣніемъ. И въ немъ не замѣчалось спеціально еврейскаго настроенія, — онъ былъ писатель еврей, но не еврейскій писатель. Онъ будилъ въ своихъ произведеніяхъ, помѣщавшихся въ «Разсвѣтѣ», чувства, обычныя для всей интеллигенціи того времени, но никакихъ чисто еврейскихъ чувствъ не возбуждалъ: такимъ поэтомъ — писателемъ могъ бы быть и не-еврей, знакомый съ еврейской жизнью. Какъ и С. А. Венгеровъ, Минскій скоро и формально отошелъ отъ еврейства, принявъ христіанство.

Душою сравнительно небольшого кружка «Разсвѣта» былъ блестящій, необыкновенно изящный молодой адвокатъ Маркъ Самойловичъ Варшавскій, племянникъ извѣстнаго желѣзнодорожнаго короля А. М. Варшавскаго.

М. С. Варшавскій обладалъ прекраснымъ образованіемъ, былъ одаренъ значительнымъ писательскимъ талантомъ. Необычайно остроумный и живой по темпераменту, Варшавскій былъ кумиромъ еврейскаго общества тогдашняго Петербурга, и таковымъ сталъ, еще будучи гимназистомъ здѣсь же, въ столицѣ. Дѣйствительно, трудно себѣ представить человѣка болѣе привлекательнаго. Къ свойствамъ ума прибавлялись его несравненныя душевныя качества, его чуткость ко всему хорошему, отзывчивость на все доброе. Для всѣхъ и каждаго у него находилось ласковое слово; не было нужды, которую не старался бы облегчить Варшавскій, если онъ съ нею случайно сталкивался. Я съ нимъ потомъ сравнительно часто встрѣчался въ домѣ его тетки, Л. М. Фейнбергъ, сестры А. М. Варшавскаго, — женщины, олицетворявшей собою понятіе доброты и чисто еврейскую традиціонную благотворительность. М. С. Варшавскій впослѣдствіи женился на дочери этой удивительной женщины.

Маркъ Варшавскій былъ какъ бы покровителемъ еврейской учащейся молодежи. Благодаря его заботамъ, многіе получали возможность продолжать ученіе въ высшихъ учебныхъ заведеніяхъ; двери его были всегда открыты для ищущихъ помощи студентовъ. Не было еврейскаго дома въ Петербургѣ, гдѣ бы Варшавскій не былъ желаннымъ и съ нетерпѣніемъ жданнымъ гостемъ. Онъ былъ для евреевъ столицы повелителемъ модъ, образцомъ изящныхъ манеръ. Его внѣшнее изящество не было однако фатовствомъ. Будучи по натурѣ эстетомъ, онъ эстетику соблюдалъ во всѣхъ мелочахъ своего обихода. Его сравнительно большая библіотека состояла изъ книгъ въ изящныхъ переплетахъ, его кабинетъ наполненъ былъ изящными вещами. Онъ напоминалъ мнѣ Онѣгина въ описаніи Пушкина. При всемъ этомъ онъ былъ настоящимъ евреемъ и отличался этимъ отъ всѣхъ другихъ въ томъ кругу, въ которомъ вращался. Не получивъ спеціальнаго еврейскаго образованія, онъ отъ своей матери, одной изъ рѣдкихъ образованныхъ евреекъ того времени, воспринялъ познаніе еврейскаго духа, любовь къ своему народу, уваженіе къ его традиціямъ; у него не было и тѣни той какъ бы ренегатской нетерпимости, иногда даже враждебности ко всему еврейскому, которую проявляли многіе, если не большинство, среди вышедшей изъ темныхъ закоулковъ гетто интеллигенціи, чѣмъ обличали отсутствіе въ самихъ себѣ истинной духовной культурности. Казалось, что они мстятъ средѣ, изъ которой они вышли, за то, что не видѣли тамъ радостныхъ дней. Варшавскій съ юныхъ лѣтъ былъ окруженъ не только матеріальнымъ, но умственнымъ и душевнымъ комфортомъ. Въ своей семьѣ и, въ частности, у своего дяди Абрама Моисеевича Варшавскаго, онъ съ дѣтства видѣлъ глубокую любовь къ еврейству и постоянную заботу о евреяхъ.