Вступительная статья В. Е. Жаботинскаго
Во вступительной статьѣ къ автобіографическимъ запискамъ неумѣстно давать біографическій очеркъ. Эта замѣтка — опытъ характеристики человѣка, а не разсказъ о конкретныхъ событіяхъ его жизни. Но есть въ этихъ событіяхъ одна сторона, которая кажется мнѣ, именно для характеристики человѣка, еще важнѣе, чѣмъ его всѣмъ извѣстныя, едва ли поддающіяся перечню общественныя заслуги. Именно эту сторону всегда забываютъ люди, когда видятъ передъ собою собрата, добившагося въ жизни успѣха и признанія; особенно такого собрата, въ духовномъ складѣ котораго нѣтъ ни одной капли злопамятства или горечи, который никогда ни на что не жалуется, у котораго на каждый новый приказъ совѣсти, какъ бы ни былъ тяжелъ этотъ приказъ и какъ бы ни устала душа, есть одинъ только отвѣтъ, и опять съ улыбкой: готовъ, постараюсь. Видя передъ собою такого собрата, людямъ въ голову не приходитъ главное: что жизнь этого человѣка, въ сущности, состоитъ изъ длинной цѣпи лишеній.
Я говорю не только (пожалуй, меньше всего) объ этомъ дѣтствѣ въ Полтавѣ, полномъ суровой борьбы за матеріальное существованіе, когда вся сѣрая земная тяга, отвѣтственность за хлѣбъ и кровъ цѣлой семьи, годами цѣликомъ лежала на отроческихъ плечахъ; ни объ этой молодости на фонѣ петербургскаго университета, знающей только книгу, да ту же гирю заботы о хлѣбѣ для себя и для оставшейся въ провинціи семьи, но не знающей ни одного часа молодого разгула. Гораздо больше поразило меня то, что и послѣ университета заря самостоятельной жизни началась для Сліозберга съ разочарованія, съ полнаго крушенія надеждъ. Онъ былъ по природѣ домосѣдъ и ученый, мечталъ о библіотекахъ и кафедрѣ, а не о рѣчахъ передъ судомъ и не о торгѣ за крохи справедливости съ сильными міра сего. Въ адвокатуру его толкнуло собственное безправіе, невозможность университетской карьеры для еврея; послѣ того, общее наше безправіе заставило его стать общественнымъ борцомъ и заступникомъ. Человѣкъ долга, во всякомъ положеніи честно и до конца проводящій то, что англичане называютъ >playing the game, онъ въ это жизнью навязанное дѣло вложилъ всю душу; и не жалуется, и съ благодушной улыбкой говоритъ и о Полтавѣ, и объ университетѣ, и о каждой уступкѣ, которую удалось ему въ жизни вырвать для насъ у слѣпыхъ безумныхъ пастырей, ведшихъ къ пропасти и Россію, и самихъ себя. Но вѣрно кто то сказалъ: призваніемъ человѣка называется то, что не сбылось, и о чемъ онъ на склонѣ жизни тоскуетъ. Только надо прибавить: если такъ, то свято не призваніе — свято служеніе.
Г. Б. Сліозбергъ свято отслужилъ свое служеніе, со спокойной вдумчивой добросовѣстностью, для которой нѣтъ въ начатомъ дѣлѣ несущественныхъ мелочей — все существенно, за каждой мелочью слышится живой человѣческій стонъ. Мѣткое слово на эту тему услышалъ я однажды отъ него самого, слово трогательной, почти наивной скромности и, вмѣстѣ съ тѣмъ, большой житейской глубины. Шелъ одинъ изъ съѣздовъ Союза еврейскаго полноправія, и онъ былъ не въ томъ лагерѣ, въ которомъ боролся я. Возражая намъ, онъ сказалъ: «Я вамъ завидую, для васъ еврейскій вопросъ есть мечта о будущемъ; но для меня и статья такая то Устава о винной торговлѣ — тоже большой кусокъ еврейскаго вопроса». Г. Б. Сліозбергъ, вѣроятно, не представлялъ себѣ, что въ ту ночь, послѣ засѣданія, мы, его противники, и именно молодежь нашего лагеря, долго бесѣдовали между собою объ этой фразѣ: прозаическая, канцелярская, произнесенная безъ задора, она насъ поразила; напомнила намъ о страшномъ трагизмѣ обыденщины, о томъ, что въ трехъ строкахъ казеннаго текста иногда кроется почти смертный приговоръ надъ сотнями тысячъ, объ огромной идеалистической цѣнности реализма.
Со вздохомъ покорился человѣкъ, рожденный для тихой книжной работы въ четырехъ стѣнахъ, указанію судьбы и сталъ заступникомъ безправнаго еврея и борцомъ противъ безправія. Въ этомъ отношеніи — хотя самъ онъ въ запискахъ ставитъ на первое мѣсто другого замѣчательнаго человѣка съ тѣмъ же складомъ души, барона Г. О. Гинцбурга — народное сознаніе «первымъ» считало Сліозберга. 1891-ый годъ: обслѣдованіе черты осѣдлости съ американской комиссіей Вебера и Кемпстера, результатомъ котораго былъ докладъ сенату въ Вашингтонѣ о причинахъ еврейской эмиграціи. 1900: дѣло Блондеса. 1903: подготовка дѣла о Кишиневскомъ погромѣ. 1904: подготовка дѣла о Гомельскомъ погромѣ. Первые годы Плеве: временщикъ добивается новаго дополнительнаго выселенія евреевъ изъ деревень, но «Гинцбургъ и Сліозбергъ отстояли». 1905: комитетъ помощи жертвамъ ста погромовъ. Въ канцеляріяхъ столицы намѣчается другой погромъ, политическій — исключеніе евреевъ изъ числа избирателей въ Государственную думу, но опять удалось «отстоять», и народная молва опять поминаетъ тѣ же два имени. Потомъ: подготовка дѣла Бейлиса; ЕКОПО, одна изъ крупнѣйшихъ организацій самопомощи въ нашей исторіи; помощь выселенцамъ и бѣженцамъ въ годы великой войны, глава о борьбѣ съ катастрофой тоже, кажется, безпримѣрной со временъ Фердинанда и Изабеллы; и, наконецъ, въ 1915 — указъ о «временной» отмѣнѣ черты осѣдлости. Во всѣхъ этихъ дѣлахъ работало много цѣнныхъ тружениковъ; но ни одинъ изъ нихъ, разсказывая о тогда пережитомъ и созданномъ, не забудетъ въ первыхъ же словахъ, однимъ изъ первыхъ или часто первымъ, назвать имя Сліозберга.
